Бауржан Сагиев о работе в Chanel, современном искусстве Казахстана и гражданской позиции

Я прихожу на интервью c Бауржаном на 10 минут раньше. Один из сотрудников набирает его. Называет Бауром.

Помимо меня Бауржана ждет другой человек. В Tse Art Destination набирают стажеров, и собеседование с ними проводит он. Я удивляюсь этому факту, ведь он директор галереи. Это позже я узнаю, что он и организацией выставок занимается, и составлением смет, и, по-видимому, набором стажеров.

Сейчас вы прочитаете интервью с человеком, который учился в Saint Martins, несколько лет работал в Chanel и Alexander McQueen, но нечасто об этом рассказывает. Очень скромной натуры человек. По крайней мере, мне так показалось.

---

— Многие люди описывают вас как талантливого и очень скромного человека. Действительно, в инфополе вас очень мало. Вы это как-то контролируете?

Нет, никак не контролирую. Но интервью даю не так часто.

— Откуда вы родом?

Я родился в Караганде, потом долгое время жил в Алматы. Работал в Лондоне и Париже.

— Как так получилось, что простой парень из Караганды работал в Chanel?

Я практически случайно поступил в колледж Saint Martins, Англия. В Академию искусств, где я учился на кафедре моды и дизайна костюмов, приезжала делегация из этого вуза и проводила интервью с учащимися. Я решил сходить, чтобы получить фидбэк на свои работы. Через какое-то время они перезвонили и сказали, что берут на первый курс.

— Как думаете, почему взяли именно вас?

В Мартинсе очень важны концептуальные особенности работ. У меня они, видимо, были.

 — И сколько вы там проучились?

Проучился 4 года, потом 2 года работал в Alexander McQueen, еще 2 года в Chanel.

— То есть вы не целенаправленно метили в эти модные дома?

С учебой почти случайно вышло. А в McQueen я пошел на стажировку. Saint Martins открывает перед тобой двери. Как минимум, тебя примут на собеседование. Если бы я учился в другом университете, то вряд ли попал бы туда. Даже на интервью.

В Алматы я успел поработать арт-директором рекламного агентства, то есть у меня были навыки работы с программами Adobe. В McQueen мне это очень помогло, потому что многие дизайнеры не работают с ПК. Это редкость, когда ты разбираешься и в дизайне одежды, и в технических моментах. В McQueen я работал в департаменте Print, где мы занимались разработкой и дизайном тканей, жаккардов, вышивок.

— Потом вы уходите в Chanel?

Один из моих преподавателей из Saint Martins старается поддерживать связь со всеми выпускниками. Он постоянно в курсе кто и чем занимается. Одна из его выпускниц, которая в то время работала начальником департамента в Chanel, через него вышла на меня. Он посоветовал меня, так как у меня уже был большой опыт в McQueen.

---

В этом и различие между системами образования — наши университеты менее лояльны к студентам и преподавателям. Мне было бы неудобно звонить кому-то из здешних преподавателей. Наверное, потому что у нас их больше: студентов и преподавателей. Там другая система — на протяжении нескольких лет предметы ведет только один преподаватель, с которым ты общаешься, сближаешься, и который становится ментором.

---

Меня позвали в Chanel, но я долго сомневался, потому что у меня была хорошая работа и зарплата. Но моя начальница в McQueen сказала, что сама уволит меня, если я не приму их предложение.

Потому что Chanel — это Chanel.

— А чем вы там занимались?

В Chanel занимался инновациями: искал новые техники, разработки для новой одежды. Их коллекции выглядят очень традиционно, но на самом деле в них очень много инноваций. В обоих домах я занимался кутюром и инновациями.

Сейчас этот опыт помогает мне в создании Astana Art Show, потому что в этом плане современное искусство не сильно отличается от высокой моды.

— Сейчас вы крутитесь в сфере современного искусства. Не чувствуете, что это не ваша стезя?

В галерее нужно подобрать для работы идеальное место, цвет фона, чтобы усилить его визуальные эффекты и впечатление, создать стенографию, маршрут, чтобы человек проходя через галерею получал какой-то опыт. В этом есть какая-то схожесть, поэтому я не чувствую себя здесь каким-то чужим.

Но зато здесь я очень требователен к себе, потому что понимаю, что это не совсем моя специализация и стараюсь все сделать правильно, профессионально.

— Весь ваш опыт, работа в модных домах — вы понимаете насколько это масштабно в реалиях Казахстана?

Я? Нет. Я ведь не смотрю на это со стороны, для меня это моя работа — просто приходишь и работаешь.

У меня была хорошая работоспособность. В McQueen, например, ты приходишь в 10 утра, уходишь в три ночи. Самый долгий день был с 9 утра до 4 следующего дня, то есть 31 час работы без остановки. А весной в течение двух месяцев перед показом ты спишь по два часа в сутки. Но ты привыкаешь к этому графику, ты работаешь. Многие, конечно, не выдерживают.

— Я слышала, что вы работали с Карлом Лагерфельдом. Расскажите об этом.

Я работал не с ним напрямую, а под его подчинением. Он, например, проверял мои образцы.

Работа в Chanel — работа мечты. У меня был доступ к архиву, я изучал историю дома, изучал образцы, которые делала сама Мадмуазель, ездил по блошиным рынкам, по книжным магазинам, искал что-то в антиквариате, работал в библиотеке, музее. Моя работа заключалась в поиске.

Карл дает тему на следующий сезон, и начинаешь ресёрчить, после чего предлагаешь цвета, материалы, детали, обработки вышивки. Образцы показывали Карлу, он брал понравившийся, рисовал эскиз и показывал, где эта деталь подойдет.

— Как вы восприняли его уход из жизни?

Печально, но человеку было за 90, это естественно и ожидаемо.

— А почему вернулись в Казахстан?

Во-первых, я тут давно не был. Во-вторых, у меня было желание сделать что-то свое, в принципе до сих пор хочу, но опять же, мне нужно было время, чтобы изучить местный рынок, людей, обстановку, бизнес-процессы.

— А Tse Art Destination считаете своим проектом?

Отчасти да, потому что Дина изначально пригласила меня и мы вместе разрабатывали концепцию, логотип.

Вчера мы с ней говорили, что надо параллельно чем-то заниматься. Скоро наступит фестивальный период, половина декабря — это праздники, мероприятия. Поэтому у нас будет период затишья. И вот как раз до января можно заняться чем-то своим.

А в январе совместно с фондом «Сорос Казахстан» мы открываем арт-библиотеку. Это будет публичная библиотека, куда можно будет прийти, провести исследование, порисовать, насладиться книгой и кофе.

— Литература будет связана только с искусством?

Мы разбили ее предварительно: современное искусство, историю искусства, детская образовательная литература и дизайн. Будет еще большой раздел-коллекция издательства «Гараж», где есть более серьезные научные вещи и переводы книг. Сейчас мы уже активно закупаем книги.

— Здорово! А вот вы говорили, что хотели исследовать рынок, людей. Удалось?

На самом деле в Казахстане все только начинается. Я имею в виду арт, фэшн и дизайн. И это интересно! Мне получилось поработать с Динарой Сатжан, еще удалось поработать над проектами фабрики Ютария.

Вообще, я заметил, что город очень женский — здесь много женской энергии и силы. Фабрикой «Ютария» руководит Асель Жургенова, Динара Сатжан много работает в этой сфере, Дина Байтасова делает Tse Art Destination. Женщины — та мощь и движущая сила, которая что-то создает. Созидательная сила.

---

Я смотрю и восхищаюсь нашими женщинами.

---

— Что для вас искусство? И чем отличается современное искусство от классического?

Для меня искусство — это общение, коммуникация. Есть художник, есть идея, есть средство выражения. И этим средством выражения может быть все что угодно: холст с маслом, скульптура, видеокамера, компьютер, динамики, колонки. Так работают хореографы, исполнители, композиторы.

Любое искусство — это коммуникация. У зрителя либо есть контакт, либо нет, либо заходит работа, либо нет. Очень многие люди говорят, что им не заходит современное искусство, потому что они его не понимают. Но особенность современного искусства заключается в том, что оно концептуально. Об этом много книг написано, исследований проведено.

Говорят, что фотокамера убила академическое искусство, потому что больше не надо писать портреты, можно взять телефон и сделать селфи. Поэтому искусство ушло в сторону концепций. Сейчас больше ценится идея и концепт: что ты хочешь сказать и какими способами ты это делаешь, нежели академические навыки. Конечно, такие навыки важны, и многие современные художники ими пользуются, но концепт ценится больше.

— И средства выражения сейчас более разнообразные.

Конечно. Начиная от Дэмиэна Херста, который начал использовать животных: коров, акул, мух, бабочек, и до звуковой инсталляции, когда твоим средством может быть просто звук.

— А кого из казахстанских современных авторов вы бы назвали самыми яркими?

Если говорить о состоявшихся, это Алмагуль Менлибаева, Гульнур Мукажанова, Саид Атабеков.

Сейчас есть плеяда молодежи: Анвар Мусрепов, Арман Сеин, Меруерт Кунакова. Это Катя Кан, которая родилась и выросла в Казахстане, сейчас живет в Лондоне. У нее огромный потенциал, она станет мастером, и ее работы будут дорого стоить. Это Айка Ахметова, которая сейчас живет в Нью-Йорке.

Это те ребята, с которыми мы хотим работать и работаем. Молодые художники очень яркие, индивидуальные. Сейчас Арман Сеин с Мединой Базаргалиевой учатся в Москве, Анвар — в Вене. Есть такая тенденция, что все наши художники либо уезжают, либо работают, но за рубежом.

— То есть для них нужно создавать условия?

Да. У нас слишком мало галерей, библиотек, музеев, студий для художников. Если бы у них были возможности, ребята с удовольствием жили бы и работали в Казахстане. Необходимо создать арт хаб, давать художникам студии. Конечно, мы пытаемся это все сделать, наладить в малых масштабах, в рамках правого берега. Хотя бы что-то.

В Париже под это дело сделано огромное количество площадей, включая дом в центре города на улице Риволи, между Лувром и мэрией города. Отданы целые здания под студии, где художники работают, а прохожие могут зайти и посмотреть работы, приобрести, сфотографировать их. То есть у нас нет каких-то институций, которые занимались бы современным искусством. Даже в национальном музее нет отдела современного искусства.

— У меня вот какой вопрос. Почему вы живете в столице, когда есть Алматы?

Этот вопрос мы и сами себе часто задаем. Мы с Диной смеемся, что где-то, наверное, дураки, раз мы здесь. Где-то в ущерб себе, где-то бессонными ночами, но мы пытаемся что-то делать, хоть как-то изменить город. И это интересно.

Еще я в Астане, потому что изначально мой род отсюда. Мои аже и ата отсюда. Здесь много друзей, родственников. Мне здесь комфортно. Это моя непосредственно родина. Именно этот город хочется менять.

Когда прожил в Лондоне, Москве, Париже и Нью-Йорке, ты видишь, насколько здесь не хватает искусства, насколько в этом плане город отстает. Ты видишь молодежь, которой некуда пойти. Поэтому я истинно радуюсь, когда к нам приходят посетители.

Без каких-то вложений в рекламу, используя только соцсети, мы достигли такого, что к нам приходит по 1.5 тыс. человек на открытие выставки.

---

Это показатель того, что людям нужно искусство. У людей есть потребности, желание и это нужно развивать.

---

— Что есть здесь, чего нет в Алматы?

Здесь есть близость к власти, диалог идет быстрее. Нас поддерживают акимат города, Министерство культуры. Есть какие-то проекты, которые мы делаем совместно.

В Алматы мы были бы коммерчески более успешны, там люди готовы платить за искусство. У нас же нет такой практики, что человек зашел с улицы и купил картину.

— А как вы монетизируете проект?

Пока никак. Делаем выставки своими силами.

— Да, у вас везде вход свободный.

Иначе искусство стало бы совсем элитарным. К нему и так много претензий, что оно элитарное, что контент понимают не все. Если бы еще и вход был платным, у нас был бы один посетитель в месяц. Мы пытаемся популяризировать современное искусство. У нас много образовательных мероприятий. Мы проводим ликбезы, семинары о том, что такое современное искусство и чем оно важно.

— Это все за счет своих средств?

Это Дина и её семья, конечно. Они, можно сказать, наши главные меценаты. Также мы проводим выставки совместно с Министерством культуры и акиматом. Но это некоммерческие мероприятия, мы на них не зарабатываем, мы просто занимаемся интересными проектами.

— Это благотворительная деятельность.

Да, благотворительная. Поэтому мы иногда просим помощи у власти, просим привести интересного спикера, художника, провести какую-то выставку. Иногда получается, иногда нет.

Я надеюсь, что мы уже получили какую-то репутацию в городе. Сейчас, если крупные компании занимаются оформлением офиса или коммерческого пространства, то уже обращаются к нам за консультацией. 

— Вы же понимаете, что так будет не всегда? Вы должны как-то зарабатывать.

Вот почему мы проводим образовательную программу. Мы хотим, чтобы люди начали вкладываться в казахстанское современное искусство. Они поймут, что вещи будут дорожать в разы. Работы этих молодых, современных художников через 5-10 лет вырастут в цене и оправдают себя.

Сейчас Москва уже доросла до того уровня, когда они поддерживают своих художников. А в поддержке нуждается любой художник.

— Многие творческие люди считают себя другими, не из мира всего. Вы чувствуете себя другим?

В этом плане я больше трудоголик, и не думаю, что я оторванный от мира. Я прописываю концепции, встречаюсь с людьми, общаюсь с худруками, направляю и курирую их, могу даже смету составить. Мы с Диной многофункциональные. Такая разнообразная работа у нас.

— А есть какие-то моменты, которые вас раздражают в вашей работе?

Когда люди приходят просто сделать селфи и не интересуются выставкой, работами. Может, люди где-то стесняются спросить, но лучше не стесняться. У нас всегда есть сотрудники, которые могут объяснить. Для особо стеснительных у нас есть брошюрки и распечатки, которые можно прочитать, попытаться проникнуться и понять, что хотел сказать художник.

— А вернуться в фэшн-индустрию вы не хотите?

Ты знаешь, грубо говоря, я не был слишком погружен в фэшн. Есть ребята, которые хотят делать свои коллекции, мечтают о своем бренде, которые этим живут. А у меня так получилось, что в компаниях я работал либо в техническом плане, либо узконаправленно, где нужен был график-дизайн, где-то продукт-дизайн, где-то эксперименты.

Но эти эксперименты больше были как современное искусство, где я работал как художник. Я не рассматриваю фэшн как свое. Я не собираюсь работать над своим брендом, своей коллекцией.

Мне больше нравятся такие разноплановые вещи. Сейчас я думаю сделать что-то с текстилем, у меня хорошие навыки с McQueen, где я разрабатывал и текстиль дизайн, и коммерческие модели. Я хочу использовать эти навыки и сделать что-то связанное с Казахстаном, а завтра, возможно, я сделаю коллекцию посуды. Бренд в коллаборациях мне больше интересен.

— В какой сфере вы бы хотели себя по максимуму реализовать?

Мне очень интересно современное искусство и, возможно, я сам буду что-то делать, потому что дома сохранились огромные архивы моих работ, которые тоже надо где-то показать.

— Вы сейчас что-то делаете? Пишете, творите сами?

Когда есть время — да.

— Цензура в искусстве — это хорошо или плохо?

Довольно сложный вопрос. Конечно, кто платит, тот диктует правила. Но мы пытаемся сохранить баланс, мы независимая и частная галерея.

Например, мы делали выставку Асхата, а он критикует сегодняшнее время и власть. Но, с другой стороны, власть сегодня довольно лояльная, мы не чувствуем какой-то цензуры. У нас на открытии выставки во дворце независимости выступал Ануар Дюсенбинов, тоже довольно радикальный. Но нас за это по голове никто не бил.

— Не было никаких кейсов? Потому что Art Show делается при поддержке акимата.

Да, это коллаборация с акиматом. Мы с ними дружим и ни разу не было такого, чтобы они сказали, мол такого нельзя. Но, конечно, мы понимаем, что не стоит делать мурал «Оян, Казахстан».

— Получается, есть какая-то внутренняя цензура?

Это не цензура. Мы просто не допускаем радикализма. Таких ситуаций, когда создаются конфликты. У нас вот выставлялись художники с открытой гражданской позицией. Мы с ними работаем, и нам никогда власть ничего не говорила.

— Мне кажется, искусство не должно быть зависимым от власти.

Если бы какой-то частный инвестор проспонсировал Art Show, то было бы хорошо, но участие акимата нужно в любом случае. Все-таки это мероприятие для города. А это непосредственная функция акимата.

Акимат — не какой-то Змей Горыныч. У меня тоже было довольно абстрактное мнение об акимате, но как только мы начали с ними работать, я увидел многих людей, которые хотят изменить и улучшить город. Они каждый на своем месте и со своей позиции что-то пытаются сделать. Я очень рад, что акимат поддерживает этот фестиваль, потому что мы, в первую очередь, делаем это для горожан и для города.

А если частные инвесторы захотят помочь, то добро пожаловать. Может быть, мы привезем больше художников, построим павильон. Чем больше средств, тем круче будет проходить фестиваль. Возможно, если будут инвестиции, то мы сможем вывести наших казахстанских представителей куда-то за рубеж.

— Вы как-то проявляете свою гражданскую позицию? Через соцсети или, может быть, работы?

Мы делаем выставки, ликбезы, развиваем современное искусство, художников. В этом и заключается наша гражданская позиция.

Мы считаем, что Tse Art Destination влияет положительно на людей, потому что здесь приятная обстановка: к нам приходят интересные люди, молодежь. С НУ студенты приезжают, хотя это другой конец города. Люди духовно обогащаются, уходят с позитивными эмоциями. К нам приходят дети целыми классами, мы для них проводим экскурсии. Дети проводят уроки здесь в галерее. Я считаю, это большой вклад.

— Каким вы себя видите в старости?

Честно говоря не задумывался, но с точки зрения сегодняшнего дня, хотел бы быть директором крупного арт-центра или хаба. Точка зрения меняется в зависимости от многих факторов, но сейчас я не вижу себя живущим за границей. Сейчас мне интересно, что происходит тут, быть свидетелем и причастным к здешним событиям.

— Есть какие-то вещи , которые вы бы хотели успеть сделать при жизни?

Не знаю. Внуков увидеть.

— Астана или Нур-Султан?

Целиноград, наверное. Да и наша галерея называется Tse Art Destination. Мы проводим параллель с истоками, так как сейчас становимся свидетелями зарождения новой атмосферы, нового города.

Этот город на многое способен. Я в этом уверен.