Документалист Катерина Суворова: «Ninety One призывают к независимости мышления»

Наше первое знакомство с Катериной произошло в октябре 2017 года. Это произошло перед началом закрытой встречи о «поколении Z» с психоаналитиками, социологами и экспертами в образовании. Представившись и протянув свою визитку, она сказала, что снимает фильм о музыкальной группе Ninety One. Многие фанаты и хейтеры группы относятся к этому самому поколению. Нам так и не удалось обменяться мнениями в тот осенний день, но я рад тому, что получилось записать с ней интервью через семь месяцев со дня знакомства.

О документальном кино
 

— Почему вы выбрали документальное кино в качестве языка, через который вы стремитесь разговаривать со зрителем? Были ли предпосылки для этого?

Значительная часть моего детства прошла в художественных школах, где я училась выражать свои мысли и идеи через изобразительное искусство. Мой интерес к рисованию к 19 годам плавно сместился в сторону кино. Как сейчас помню тот день, когда в Центре современного искусства нам был предоставлен доступ к видеокамерам. Меня ужасно увлек процесс съемки и монтажа. Настолько мне все это начало нравиться, что я забросила карандаши, кисти и краски. Я перешла на инструментарий кино.

Я не помню как пришла к документалистике. Не могу сказать, что я выбрала его сама. Меня направляли учителя и я в какой-то момент поняла, что мне комфортно работать именно в жанре документального кино. Я считаю его красивым, а самое главное, удобным инструментом для общения и высказывания мысли.

Фильм «Петь свои песни/В Казахстане» запечатлевает наше сегодняшнее время и размышления о том, кто мы такие, что нас всех вместе связывает, с чем мы сражаемся, обо что спотыкаемся, и чего мы вообще хотим.

— Значит ли это, что документальное кино лучше всего может передать казахстанскую реальность? Да, это более точный и более правдивый язык, но эти же качества могут стать недостатком для жанра?

Я много путешествовала по миру, некоторое время жила в Москве, Стокгольме и Берлине. Несмотря на это, все свои истории я рассказываю из Алматы. Я выросла в этом городе и научилась понимать происходящие здесь процессы.

Как-то раз я работала над съемкой документального кино в Швеции. Я отказалась от этой идеи после того, как поняла, что хотела бы посвятить свою работу иммигрантам. Мне показалось все это настолько очевидным и банальным: «Чужак» будет снимать фильм о таких же «чужаках». 

Здесь в Казахстане все иначе. Мне понятны гораздо больше вещей. Не таких очевидных, как иммигранты в Швеции. С другой стороны, я отдаю себе отчет в том, что как человек, родившийся в Алматы, я не могу понимать и говорить за весь Казахстан.

Где бы я ни оказалась в Казахстане, меня все воспринимают как иностранку. Я всегда чувствовала большую дистанцию между собой и жителями других городов и сел.

А в Алматы такого ощущения у меня нет, что убеждает меня в том, что я в первую очередь алматинка. Мне кажется, что мы научились как-то понимать друг друга в этом городе. 

— Несмотря на все оговорки, в каком-то смысле вы ощущаете «моральное право» говорить о Казахстане, потому что живете здесь и более глубоко понимаете происходящие в стране вещи. С этим разобрались. А что касается самой документалистики? Что в ней такого особенного?

Документальное кино — очень молодой тип искусства. У литературы, живописи и театра было гораздо больше времени, чтобы отточить формулировки, а понятие «документальное кино» еще потребует новых осмыслений и доработки. 

Основатели жанра 100 лет назад нашли достаточно грубое название, считая, что он всего навсего фиксирует реальность и представляет его как некий документ. Считаю, что как только появляется автор, мы вряд ли занимаемся сугубо документированием и передачей событий точь-в-точь в том виде, какие они есть на самом деле. Люди, работающие в этом жанре, все-таки создают высказывание на основе материала живого действия. 

Поэтому в англоязычном мире существует очень классная формулировка — кино живого действия. Чтобы мы ни сказали, мы не утверждаем, что это стопроцентная правда. Перед камерой всегда оказываются настоящие люди, их настоящие поступки и мотивация, но запечатлевая их реальность, проведя с ними очень много времени и разговаривая с ними, я делаю попытку сделать свое высказывание о том, что я лично думаю об их истории. 

Трейлер к фильму «Завтра море» о внутренней жизни умирающего Арала

— Знаете ли вы с самого начала что хотите сказать зрителю? Или мысль кристаллизуется во время съемки? 

— Мы начинали, не зная того, к чему в итоге придем. Любое исследование этим и цепляет. Мы понимали что хотим исследовать. На уровне интуиции мы понимали, что нас ждет очень интересная история. Было совершенно ясно, что она откроет нам какие-то новые слои, о которых мы все мало знаем. Может быть кто-то из казахстанцев чувствовал, что они есть, но никто их не проговаривал вслух, пытаясь внятно сформулировать происходящее. Может быть и так, что никто не предполагал о существовании скрытых смыслов, которые можно вывести на свет только пережив эту историю.

Часто к людям приходит понимание о некоторых глубинных вещах только после того, как они пустятся в путешествие, не понимая, каков будет пункт назначения. С документальным кино так же. Если ты снимаешь кино, тебе надо быть гибким, очень внимательным, постоянно ко всему прислушиваться.

Пока ты монтируешь, может произойти поворотное событие, которое может полностью изменить весь ход повествования. Важно уметь среагировать на новости. Это может помочь быстро собраться, поехать на место и получить ценные и красноречивые кадры. Истории людей очень подвижны, а когда ты месяцами находишься рядом с героями, то в процессе съемки может произойти что-то такое, что меняет курс их жизни.

Важно быть в этот самый миг рядом с героями твоего фильма. 

«Завтра море» мы отсняли за двадцать дней. Мы сделали его, не выходя из монтажки. А «Медиастан» и «Петь свои песни в Казахстане» создавались в процессе. Мы ехали и снимали, возвращались в монтажку, делали предмонтаж, потом реагировали на какие-то события, снова выезжали на место событий, брали камеру в руки и вновь снимали. 

Например, во время съемок «Петь свои песни/В Казахстане», мы узнавали, что музыкальная группа «Ninety One» дает концерт в Караганды, где произошел, по-моему, первый срыв их выступления. Мы понимали, что не можем не полететь туда. У нас не было на это денег, но мы срочно что-то придумывали, находили деньги и летели за группой. Это было ужасно полезно с точки зрения нашей эволюции как художников. Я чувствовала, что мы растем и бросаем вызов самим себе. 

О Ninety One
 

— Как возникла идея снять кино о Ninety One?

Однажды мне позвонила моя хорошая приятельница Женя Плахина, чъя активистская и журналистская деятельность меня страшно вдохновляет. Она сказала, слушай, а что ты думаешь, если мы с тобой попробуем поразмышлять об интересном конфликте, который произошел пару лет назад. Я ей в ответ говорю, что у меня имеется куча своих историй, одна из которых я уже на тот момент отсняла. Он был о 27-летней девушке Асие Тулесовой, которая хотела стать депутатом маслихата Алматы. Ее сняли с пребвыборной гонки из-за разницы в налоговой декларации в 87 тиын. Я с ней ходила по судам. 

Мы обменялись с Женей ссылками: я ей трейлер фильма о молодом кандидате в депутаты, а она мне кучу видео-роликов о Ninety One. Она также предложила познакомиться с продюсером группы Ерболатом Беделханом и уже после беседы принять окончательное решение. Я согласилась и мы встретились с ним.

— Как вы вышли на продюсера? 

Мы просто созвонились с ними. Поведали о нашей идее. Они очень благосклонно к этому отнеслись, сказали, чтобы мы приходили на встречу. Она прошла за пару недель до начала съемок их собственного фильма о группе. Хочу признаться, меня глубоко поразил состоявшийся разговор с Ерболатом. Мне понравились вещи, о которых он говорил. 

Его беседа с нами попала в наш фильм, потому что мы взяли с собой видеокамеру на первую встречу с ним. Для него Ninety One — это не просто коммерческий проект. Он вкладывает более глубокий смысл. Не зря группа называется «Ninety One»: в 1991 году Казахстан получил независимость и за эти годы подросло новое поколение, для которых и предназначена их музыка на казахском языке. Они всем своим творчеством заявляют, что у новой страны должна быть такая же новая музыка. 

Они говорят, что хотят развивать казахский язык и поэтому создают новое музыкальное направление — Q-POP (Qazaq Pop). Они хотят продвигать культуру современного Казахстана на своем родном языке. Но не все их понимают. Против их творчества выступают многие казахоязычные граждане, для которых 1991 год тоже является большим событием. Оппоненты группы говорят, что они не имеют права так называться, а их поведение и стиль противоречит исконным казахским традициям. Конфликт был настолько острым, что я не могла обойти его стороной.

— О чем еще этот конфликт?

Он обнажает наши внутренние конфликты, которые мы может быть и чувствовали, но не описывали и пытались разобраться. Как выяснилось, противостояние проходит не только между городским и сельским населением, которые по-разному понимают значение музыки и визуальной культуры. Конфликт также показал, что друг с другом столкнулись два идеологических лагеря: консерваторы и либералы. Внутри казахоязычной аудитории, как оказалось, имеются приверженцы противоположных взглядов.  

Я отчетливо помню кадры, когда около пятнадцати молодых ребят говорят «Тоқта!», а напротив них стоят 70-100 девчонок, мечтающих попасть на концерт любимой группы. Очень яркий символичный момент. 

Более того, этот конфликт показал, что публичные выступления молодого поколения из политики перетекли в культурную сферу. Молодые казахстанцы наблюдали за тем, что происходило во время больших митингов против принятия земельного закона и они в фильме заявляют о том, что не хотят повторения того, что произошло с атыраускими активистами Максом Бокаевым и Талгатом Аяном. Они на пять лет были лишены свободы. 

Одна из девушек четко проговорила, что организаторы митинга против выступления Ninety One в их городе хотят провести мирный протест. Те, кто выходил на улицу, чтобы сорвать концерты Q-POP группы не раз в своих речах подчеркивали, что они не хотят повторения жестких гонений на митингующих. 

В условиях отсутствия возможности открыто заявлять о политических взглядах, культурная сфера стала новой трибуной для молодежи.

— А как к этому относятся сами участники Ninety One?

Они ньюэйджники (new age – новая эра), позитивисты. В наших беседах я поняла, что у них нет агрессии даже по отношению к тому, что их концерты хотели сорвать. Они не ищут виноватых, не хотят кого-либо клеймить. У них и песни очень позитивные. Сами мальчики всегда на смайле.

Мне кажется, эти ребята проговаривают, что их поколению все-таки досталось не самое плохое время. Более или менее у них все есть, решены базовые и бытовые вещи, они лишний раз не заморачиваются и пытаются искать во всем позитив. Они не говорят о конкуренции и агрессии. Никого не хотят поливать грязью, кому-то что-то доказывать.

Одно из преимуществ, которые они имеют перед старшими поколениями — это интернет. В отличие от нас они выросли с интернетом как с данностью. Они его не обнаружили в 18 лет. Они сразу его получили и сразу научились мыслить по-другому. Например, если их любимая группа выпустила свежий клип, то они сразу же видят, что канадцы или французы делают на него реакцию в YouTube. Они живут в более глобальном мире и поэтому у них совсем другое восприятие мира.

— Несмотря на это, Ерболат Беделхан и Ninety One в первую очередь остаются казахоязычными контент-мейкерами, не так ли? 

Совершенно верно. В фильме присутствует показательный разговор на эту тему. В одном из отрезков, Ерболат сидит в кресле как Дон Корлеоне, а ребята собрались вокруг него, чтобы послушать его. Он говорит о том, что сегодня Америка диктует и в какой-то степени навязывает многие тренды. Это его очень сильно напрягает и стимулирует создавать свой уникальный контент.

Все вместе они верят в то, что находясь в Казахстане можно делать классные вещи на родном языке. Но их продукцию будут ценить во всем мире, фанатеть и изучать казахский, чтобы еще лучше понимать посылы каждой песни и делать на них «каверы». Самое интересное, что все это сегодня происходит. 

Администратор группы рассказала нам очень интересную историю. Их фанат из Южной Кореи специально прителел в Казахстан, потому что ему страшно понравился Q-POP. Здесь нам нужно разобраться в чем разница между Q-POP и K-POP. Даже если Ninety One вдохновились культурой K-POP (Korean pop-music), то они работают над созданием нового культурного тренда — Q-POP (Qazaq pop-music). Этого корейца вдохновил новый стиль. Он решил сделать по Казахстану тур, увидеть наши туристические места и поездить по городам. Вот такая вот сила у музыки!

— Ninety One очень позитивно влияет на страновой брендинг.

Раз уж мы хотим, чтобы к нам приезжали иностранные туристы и знакомились с нашей оригинальной казахстанской культурой, то мы должны максимально расширять границы этого понятия, делая его современным и привлекательным для молодых. 

Когда я приезжаю в другие страны для показа фильмов, мне говорят, ой, а мы думали, что Казахстан — это степь, кони и летающий орел. Такой медиа-образ сегодня экспортирует наше правительство. Это такие идеальные, глянцевые образы, которые уже не меняются много лет.

Один мой профессор из Америки говорил нам, чтобы мы не переставая снимали все, что происходит в Казахстане, потому что на Западе имидж о стране никак не изменился.

Когда речь заходит о Казахстане, иностранцы все еще представляют степь, коней и порхающих орлов.

Когда он впервые прилетел в Казахстан, он думал, что выйдя с самолета увидит все то, что ему показывают по телевизору. Для него было шоком увидеть Астану и Алматы. После этого диссонанса он постоянно говорил нам делать фильмы о стране, чтобы весь остальной мир больше знал о том, что думают и как живут современные казахстанцы. 

— А как группа реагировала на то, что ей говорили уехать из Казахстана? 

В конце фильма один из участников группы говорит, что когда начались скандалы, им говорили покинуть страну. Но они не хотят уезжать и в заниматься своим творчеством в другой стране. Они не хотят раствориться и просто исчезнуть в другой культуре. Ninety One очень сильно желают того, чтобы в Казахстане возникло крутое движение, которое потом можно было бы экспортировать на Запад. 

Если посмотреть на Димаша Кудайбергена и Ninety One, то мы сразу поймем, что они не являются «продуктом» какой-либо государственной программы. Они сами стали теми, кем сейчас являются. За счет своего таланта и большой работы над собой. Из-за этого очень важно, чтобы мы не «задавили» наших молодых и талантливых. 

Мне, например, как документалисту бывает очень сложно работать в Казахстане. Я хочу больше снимать, но мне постоянно приходится сражаться за поддержку и бюджет. У меня очень много идей. Первые деньги для проектов я чаще всего нахожу на Западе, а уже потом где-то получаю местное финансирование. А у нас же в стране нет десяти различных фондов, куда можно подать заявку Из-за этого приходится ездить на Запад и как «международный бомж» выпрашивать деньги. 

А когда наши работы «выстреливают» и мы представляем свои картины на престижных фестивалях, то сразу говорят, что молодые режиссеры представили Казахстан на международной арене. Я чуть не умерла пока снимала предыдущий фильм. В итоге была премьера в Локарно. Казахфильм тогда даже не поддержал мою просьбу оплатить билет на премьеру.

— И что же нам надо делать? Как решить проблему?

Страна должна вкладывать в молодых. Нам всем нужна поддержка, когда мы только начинаем расти. Об этом, кстати, пытается говорить Нурлан Туреханов, хотя его многие не правильно понимают. Не совсем корректно пиариться за счет трех-четырех звезд, которые без какой-либо государственной помощи пробились на мировую арену.

Важно поддерживать тех, кто со своей нищенской стипендией сражался за то, чтобы стать мастером своего дела. Такие люди, на самом деле, совершают большой подвиг. Несмотря на непонимание со стороны близких о том, почему они все еще занимаются искусством, не зарабатывают денег, такие люди продолжают верить и оттачивать мастерство. 

На самом деле, очень многие из молодых ребят не смогут достичь уровня тех, кто достигает международного признания. У кого-то может родиться ребенок и надо будет зарабатывать, чтобы прокормить семью, кто-то так и не сможет добиться утверждения сценария.

Каждый из нас, все те, кто продолжает что-то делать, взрыхляет почву для других и дает им надежду, что все равно это возможно, сложно, но возможно. Можно петь свои песни в Казахстане. 

О новом поколении
 

— Раз уж пошел такой разговор, давай поговорим о поколении, которое выросло в независимом Казахстане и не знает, что такое Советский Союз. Какие выводы возникли у тебя после съемки фильма?

Мне кажется, что новое поколение сложило с себя все полномочия. Они думают, что все решается там где-то наверху, а их мнения никто при этом и не спрашивает. С другой стороны, они имеют более широкое мышление благодаря интернету. Может для них уже не так важно, что происходит здесь. У них восприятие мира обширнее, чем у их родителей и старших братьев и сестер. 

Если наше поколение более агрессивно воспринимает отсутствие выбора, то они совсем иначе к этому относятся. Может они решили оставили решать проблемы страны тому поколению, которое занимается пересудами на кухне или пишет гневные посты в Фейсбуке.

Молодежь видела все это пока росла и понимает, что это ни к чему не приводит. Из-за этого новое поколение не высказывает свое мнение о политике. Они смотрят «Хабар» и видят там рекламный контент, с которым они сталкиваются в интернете. Их не проведешь, в них уже установлен фильтр, который эту информацию просто игнорирует.

Они могут поглощать контент со всего мира и видеть примеры, где новости подаются по-другому. Они могут читать новости о Казахстане из других международных источников.

Они в будущем нас всех могут очень сильно удивить.

— Возможность потреблять глобальный контент не привязывает их только к Казахстану. Их мозги и мысли могут быть где-то за пределами страны, хотя физически они находятся в Казахстане. 

Да, они понимают, что им есть место в мировой культуре. Для них это что-то вроде побега от реальности. Да, они учатся в казахстанских университетах, пытаются устроиться на работу, надеясь на поддержку родных. Они могут быть фанатами японской или корейской культуры, общаться со сверстниками из других стран, ежедневно смотреть концерты любимых артистов и мысленно быть там, где им хочется. Они могут перемещаться в пространстве, мечтать и фантазировать.

— А что они чувствуют, когда объединяются в фан-клубы и формируют комьюнити? 

Пока работала над фильмом, я подписалась на большое количество сообществ в ВКонтакте, Инстаграме и YouTube. Можно найти миллион фанатских аккаунтов Ninety One в сети. Участники этих групп постоянно общаются, обсуждают разные вопросы и встречаются друг с другом. Они нуждаются друг в друге. Через Ninety One они обнаруживают, что не одиноки.

Фанаты очень часто встречаются, чтобы приготовить певцам подарки, обсудить как их встретить, кто-то печет им тортики, кто-то рисует плакаты. Очень много времени друг с другом они проводят в оффлайне и все вместе идут на концерты, чувствуя, что они одно целое. Они модно одеты, их стиль состоит из микса разных культур. Много черного цвета с яркими текстами и принтами, они красят волосы и носят сережки в ушах. 

Через свой стиль они образуют «культурный кордон», через который не пробиться другим. Внутри него они могут говорить друг с другом, не боясь, что их не поймут или отвергнут. Там нет иерархий, каких-то жутких правил. Есть кумиры, которые выступают в роли поставщиков культуры.

Ninety One — поставщик культуры и идеи вокруг которой объединяются молодые люди.

Фанатские группы в Казахстане — это тоже возможность молодым почувствовать плечо ближнего. Мы видим, что нас всех сегодня хотят поместить в коробки, в разные ячейки, разделив на разные сословия. А наши молодые не хотят такой судьбы и ищут пути единения друг с другом. Новое поколение сегодня объединяется не вокруг партий и политиков, а вокруг кумиров, у которых есть внятный миролюбивый месседж. 

— А кто тогда представляет противоположный лагерь?

Я добивалась встречи с Ринатом Заитовым и Торегали Тореали. Один из них угодил в какой-то скандал, а второй просто не согласился на встречу. Я скачала все их публичные выступления, где они говорят довольно типичные вещи о том, что мужчина не должен так выглядеть, красить волосы и носить сережки. Они представляют очень простую концепцию, у которой нет глубинного посыла. 

Но однажды нам удалось познакомиться с одной девушкой, которую я очень сильно полюбила. Она тоже говорила языком Заитова и Тореали, но после тесного знакомства с нами начала противоречить сама себе. Она говорит, что мы все должны жить вместе и дружно в Казахстане, позволять слушать другим людям такую музыку, которую они хотят слушать. Получается, что в ее голове сидит информационный пласт, который определяет ее повседневные суждения. А когда начинаешь глубже копать, то понимаешь, что она не такая радикальная и очень даже классная.

Она хотела бы, чтобы у нее было больше времени учиться играть на кобызе, но пока не получается. Она хотела бы стать актрисой. Переехать в Алматы на учебу. И в это же самое время она поймала эту радикальную волну мышления и не может от себя ее отделить. Она выдает ее как собственные мысли, не имея возможности их углубить и как-то критически к ним отнестись. 

При этом, когда она сравнивает музыку Ninety One и Торегали Тореали, она испытывает такие же сильные чувства, какие испытывают фанаты Q-POP группы. Она такими же кодами считывает творчество Тореали, у нее также вибрирует душа под его музыку. Ей тоже хочется танцевать под его песни. 

— Помогает ли творчество Ninety One молодежи нестандартно мыслить и как они отстаивают собственную позицию?

Скажу фразой одного из героев фильма — мальчика из Талдыкоргана. Переезд в Алматы очень сильно повлиял на него, расширив его сознание. Он становится фанатом Ninety One не сразу, потребуется кое-какое время, чтобы он принял их творчество. В фильме он говорит следующие слова: 27 лет назад Казахстан получил независимость, но мы по сей день не обрели независимое мышление. 

Важно изучать мир, быть открытым новшеству, но и принимать свои традиции и историю. Гордиться наследием, нести его в себе и не забывать.