Молодые учителя: Алия Кадырова — об утопической идее школы, новых методах преподавания и проблеме двуязычия

— Ты заканчивала по специальности?

У меня эклектичный путь. Сначала обучалась в КИМЭПе на политолога, а потом окончила магистратуру по специальности «История», но работала журналистом.

— Не было такого ощущения, когда ты начала работать в High Tech Academy, что опыт преподавания разделился на «ожидание» и «реальность»?

Школа изначально была необычной и остается таковой. Понравился критерий отбора, по которому они берут людей без педагогического образования, но тех, кто карьерой связан с предметом. Мне показалось, что это логично и если я сама придумывала бы школу, то сделала бы так же.

Если бы я преподавала в обычной школе, то реальность была бы другой. Тем не менее реальность оказалась сложнее. Например, несмотря на планирование урока, все равно что-то меняется, потому что ты выходишь к двум десяткам детям. Нужно уметь адаптироваться.

— Твои личные методы и школы совпадают во многом или различаются?

Если честно, легче видеть отражение своих ценностей, когда коллектив небольшой, потому что все находятся на виду и друг друга знают. Школа хочет набрать около 600 учеников, если не больше, и планирует расширяться. В такой ситуации свои сложности, в том смысле, что некоторые механизмы и процедуры становятся важнее личности. Главное — не зевать и успеть высказать свое мнение.

С другой стороны, это интересно и можно учиться друг у друга. Сейчас я часто преподаю в тандеме с учительницей, у которой много опыта в традиционной школе. Многому учусь у нее, а чему-то – она у меня. Ее сильная сторона – это управление классом, ее автоматически все идеально слушают. Когда говорю я, даже если детям интересно, кто-нибудь, да что-нибудь прошепчет. Моя же сильная сторона – это современные инструменты, как сотрудничество с журналами.

— Можешь рассказать о новом поколении детей, которые уже с рождения связаны с гаджетами? Они чем-то отличаются от нас?

Замечаю по ним, что какие-то модные вещи у нас, как феминизм или расизм, для них — это очевидные вещи. Например, ребята недавно обсуждали одного блогера и один шестиклассник возмутился, как его можно смотреть, ведь он же смеется над азиатами, а азиаты – это мы. А восьмиклассница ему ответила, что блогер смеется не над азиатами, а над стереотипами про них и это как раз модно.

Да, у них больше доступа к технологиям и информации, поэтому они автоматически свободомыслящие с детства. Но есть оговорка, ведь надо знать границы возможностей. Несмотря на гранты, цена за обучение в этой школе довольно высокая. Нынешнее поколение отличается от предыдущего, но в нынешнем тоже сохраняется разделение классов.

Дети, у которых больше возможностей, соответственно больше развиты. Те, у кого меньше возможностей что-то теряют, к сожалению.

— А ты до этого работала в государственной структуре?

В окологосударственной структуре, то есть в Фонде Первого Президента. Это был очень интересный опыт, но после ухода оттуда я была немного зла и писала посты, критикующие эту систему. Потом я пересмотрела взгляды на это, потому что ФПП, по сравнению с обыкновенной махровой госслужбой, либеральная организация.

В Фонде было много социальных проектов, например, с детьми-сиротами. Мне казалось минусом, что у людей слишком мало ресурсов, постоянная текучка, план по проектам и нет времени посидеть и подумать, как более рационально освоить деньги. Всегда напрягало, что мы на автомате что-то делали, а дети не были частью этого диалога. С тех самых пор меня заинтересовала работа с детьми.

— Ты обучаешь детей предподросткового и подросткового возраста (5-8 класс). Это же подростки, с ними не тяжело?

Не знаю, для меня чем старше, тем легче. С восьмым классом, так как они уже взрослее, можно почти разговаривать на равных. С пятым классом приходится больше напрягаться, чтобы что-то объяснить.

— Бывает такое, что родители вмешиваются в процесс обучения? Например, излишне опекают детей?

Мне кажется, все зависит от позиции школы. Наша школа всерьез воспринимает взаимоотношение с родителями детей. Отчасти мне нравится, что мы не идем на поводу у родителей, потому что инновационный проект так или иначе слокнется с консервативностью. Недавно у нас проходила презентация для родителей, где они задавали нам вопросы.

Когда планирую урок, то для меня важнее одобрение коллег, а не родителей.

— У тебя проявляется такое, что ты выделяешь черту между Алией Кадыровой и Алией Кадыровой-учительницей, когда занимаешься с учениками? Чувствуешь эту грань?

Интересный вопрос. Мне кажется, преподавание становится лучше, когда учитель говорит от лица человека, а не от лица учителя. Бывают такие моменты, когда я что-то говорю и чувствую, что классу это неинтересно, то ловлю себя на мысли, что говорю неискренне.

Лучше быть не учителем, а человеком.

— Ты ведь могла преподавать историю, почему ты выбрала именно русский язык и литературу?

Все те навыки, которые я применяла, чтобы зарабатывать деньги, были связаны с текстом, PR и журналистикой. Это совпало с видением школы. Мы много говорили, что детям важно из русского языка брать не просто грамматику, а функциональную грамотность: умение слышать, правильно читать и грамотно писать. Мне это близко.

Мой предмет называется «Креативное письмо». У нас дети любят высказывать свое мнение и есть даже несколько детей, которые мечтают стать журналистами. Надеюсь, в этом было мое влияние и если было, то мне очень приятно.

— Каким должен быть современный учитель? Если он обучает детей в сельской, государственной или частной школе, он всегда ведь работает с детьми.

У меня есть такая утопическая идея. Если бы я была министром образования в вымышленной стране, то сделала так, чтобы все учителя работали на полставки и занимались другими вещами извне.

Мне кажется, что сейчас школы – это закрытые организмы, которые функционируют сами по себе и мало влияют на внешний мир, а внешний мир мало влияет на них. Дети оказываются в этих резервациях.

Получается, единственная функция школы – это где-то держать детей, пока их родители на работе. Хочется, чтобы дети были частью общества и интегрировались в мир взрослых людей.

— Хотела спросить насчет психологии в отношении детей. Читала, что детское внимание, как и взрослое, можно захватить через игровой процесс, а не пытаться заставлять их делать что-то из-под палки. Как это работает на практике?

Очень люблю эту идею, хотя ее сложно воплотить на практике. Однажды у нас была очередная образовательная сессия с тренером Александром Ли, где мы обсуждали, как сделать так, чтобы проекты были интересными. Большая часть планирования проекта заключена в том, чтобы взять под основу идею, которая уже интересна детям. Но это жизнь и не всегда такое работает.

Дети перед нами ходят почти целый день. Чтобы понять, что им интересно нужно просто открыть уши и услышать. Звучит легко, но на самом деле все не так просто. Тяжело избавиться от этого взрослого назидательного тона. Допустим, дети любят карточки с покемонами и можно найти что-то образовательное даже в них. Помню, учительница биологии придумывала, как через карточки выйти на классификацию животных.

— Вспомнила давнюю новость, что у школьников начали отбирать гаджеты и сотовые телефона на уроках. Как ты к этому относишься?

У нас в школе прогрессивная политика к телефонам, потому что иногда они нужны на уроках. Мне не хочется тратить много бумаги, а потом ее выбрасывать, когда можно прочитать нужную статью на электронных носителях. Наша политика заключается в том, что телефон можно использовать на уроках, если разрешил учитель.

В целом я считаю, что это очень неправильные переживания взрослых. «Боже, наши дети всегда сидят в гаджетах, какой кошмар, они могли бы бегать по улице и играть в футбол». Наше будущее будет все больше и больше связано с гаджетами и это неизбежно. Бывает такое, что родители критикуют своих детей, но не отдают себе отчета, что вся их работа связана с этими гаджетами.

— В недавнем интервью ты сказала, что дети интересуются темами, которые волнуют тебя. Например, гендерные темы и феминизм.

Я интересуюсь разными вещами, но почему-то мой образ ассоциируется именно с этим. Да, это темы, которые набирают хорошие просмотры на моих видео и я этому рада. Также у меня много других интересов, которыми я хочу поделиться с детьми. Я говорю с ними про общественные проблемы, феминизм, ЛГБТ и обсуждаю права человека, если об этом заходит речь на уроке.

— Недавно прочитала у тебя пост, в хорошем смысле задевающий, что мы живем в своем мире и не слышим голоса других людей, которые находятся за пределами этого мира. В чем проблема этой социальной сегрегации?

Проблема в языке прежде всего. На двух языках у нас идут абсолютно разные дискуссии, которые не связаны между собой. В последнее время я это связала с классом. Мы на это закрываем глаза, но на самом деле русский язык, которым человек пользуется и очень хорошо на нем говорит, показатель более высокого класса и дохода, чем у человека с родным казахским языком. Мне кажется, мы очень гордимся тем, что мы мирное общество, но боимся поднимать те вопросы, которые стоило бы поднять.

Думаю, что ключ к изменению ситуации в том, чтобы русскоязычные люди писали на казахском. Тогда казахоязычные голоса тоже будут вплетаться в наш контент.

Нужно наладить диалог с этими двумя группами и элементарно хочется, чтобы в мире, где доходы выше и жизнь лучше, было место для казахоязычных людей. Будет коммерчески выгодно, если казахский язык будет востребован, он уже сейчас становится больше востребован. Тогда и социальная сегрегация будет отходить, по крайней мере на уровне теории малых дел, о котором писала Гульнар Бажкенова. Стараюсь вот писать на казахском.

— В обычных школах остались те же заскорузлые методы преподавания, что с этим делать? Хоть в таких школах тоже бывают хорошие учителя.

Да, если честно, у меня есть мысли поработать в обычной школе, возможно, в маленьком городе. Это супер клише, но все упирается в уровень жизни. Если бы он был выше, то у родителей было больше возможностей, а учителя имели бы больше ресурсов, чтобы более качественно подходить к своей работе.