«Я убила мужа, потому что боялась, что он убьет меня первым»: истории из женской колонии

Закрытое учреждение ЛА-155/4 под управлением КУИС расположено в селе Жаугашты Алматинской области в 30 километрах от города. Здесь за колючей проволокой отбывают наказания по разным уголовным статьям осужденные законом женщины. 

Давать разрешение на проход во внутренние тюремные помещения администрация отказалась, а практически единственная комната для свиданий с заключенными оказалась занята, поэтому меня привели в скудно обставленную комнату с выкрашенными в неожиданно яркие цвета стенами. Ее тут называют «игровой». 

Сюда же в сопровождении надзирательницы пришли две осужденные, в разное время жизни убившие своих мужей. 

Обе женщины одеты в тюремную робу светло-серого цвета, их головы покрыты белыми косынками, а к груди приколоты бейджи с именами, фамилией и номером отряда. Как пояснила надзирательница, отряды в колонии, каждый из которых состоит из примерно 80 человек, делят на рабочие и нерабочие. К последним относят заключенных пожилого возраста и тех, кто не способен выполнять физическую работу из-за серьезных проблем со здоровьем.

Фото: Константин Чалабов

Проведение фото- и видеосъемки на территории женской колонии запрещено, но мне разрешили сфотографировать осужденных на тюремный телефон в случае, если женщины дадут на это добро. 

Айжан просит не показывать ее лица и не использовать в материале фамилию — боится, что это плохо скажется на ее несовершеннолетних детях и других родственниках. Марина на «фотосессию» соглашается более охотно, критикует получившиеся кадры и просит удалить неудачные, но потом с опаской интересуется, не продлят ли ей за размещение фото тюремный срок. 

«Они находятся в сложной ситуации и боятся всего, что может вызвать хоть какой-то резонанс, — объясняет мне потом надзирательница. — Из всех осужденных женщин на встречу с представительницей СМИ согласились только две». 

Неудивительно, что истории 51-летней Марины и 37-летней Айжан начинаются и заканчиваются одинаково, ведь, к сожалению, на постсоветском пространстве таких семей, живущих по шаблону «бытовые проблемы — алкоголизм — насилие», немало.

Мы устраиваемся поудобнее за кривым поцарапанным столом в игровой комнате, и я прошу Марину и Айжан рассказать мне подробности того, как они оказались в женской колонии. 

Марина, 51 год

Мы прожили в гражданском браке семь лет. Поначалу между нами все было нормально, но потом муж начал много пить и регулярно меня бить, оскорблять и унижать перед другими. Сама я алкоголь почти не пью — могу только пиво пригубить по праздникам, а от запаха водки на застольях меня и вовсе мутит. 

Перед произошедшим я только вернулась домой из Тараза, где оформляла документы на получение инвалидности. Муж был рад моему возвращению, начал пить, а на следующий день — похмеляться. 

Стоило ему начать, как он сразу уходил в запой на несколько дней. 

В один из вечеров он пригласил наших друзей в гости. Между нами завязалась бытовая ссора, во время которой он ударил меня бутылкой по голове так, что потекла кровь. Я была в шоковом состоянии и мне даже показалось, что я на какое-то время отключилась.

Помню, что схватила со стола первый попавшийся предмет и наотмашь ударила его, чтобы защититься. В тот момент мыслей в голове не было, только желание защититься и откуда у меня в руках взялся именно нож, я не понимаю. Честно, в суматохе мне показалось, что это была скалка. Когда он упал, не было даже крови видно, поэтому я до последнего думала, даже уже находясь в РОВД, что он просто потерял сознание. Оказывается, мой удар пришелся ему ровно в шею. 

Айжан, 37 лет

Я вышла замуж во второй раз, он был старше меня на 21 год. В детстве рано лишилась папы и думала, что мой муж станет мне отцом и другом. Я также знала, что он боролся с зависимостью и завязал с алкоголем после первого развода. 

Первые два года мы жили спокойно, без алкоголя мой муж был прекрасным человеком: работал стоматологом, искренне любил моих детей, относился к ним лучше, чем ко мне, и гораздо лучше, чем их собственный биологический отец. 

В последние пять лет нашей совместной жизни он снова начал регулярно выпивать. Потом появилась сильная ревность, он стал меня ограничивать и многое запрещать. Его друзья часто удивлялись, что у него такая молодая жена, поэтому он злился, думая, что они засматриваются на меня. 

Каких-то явных проблем, из-за которых он снова мог пристраститься к алкоголю, я не заметила. В принципе мы жили дружно, не считая частых бытовых скандалов. 

В тот день муж вернулся домой под утро пьяным, а я собиралась на работу и мыла на кухне оставшуюся с вечера посуду. Он стал приставать ко мне, затевать ссору и высказывать претензии, на что я попросила его просто лечь спать, но он не послушал. На газовой плите стояла сковородка, которой он в разгар ссоры неожиданно ударил меня по голове. В ответ я схватила из раковины нож и начала им угрожать. 

Я лишь хотела его припугнуть, чтобы он отошел подальше, но в этот момент он потерял равновесие и упал вперед, напоровшись прямо на нож. Я сделала два шага назад и тоже упала. До меня не сразу дошло, что произошло что-то страшное, потому что тоже не помню, чтобы видела кровь. Когда заметила, что он не шевелится, сразу позвонила в скорую помощь и полицию, именно поэтому мне немного «скостили» срок. 

— Вы писали заявление на мужа, когда в семье началось насилие?

Айжан: Я несколько раз обращалась в полицию, особенно часто это случалось в наш последний год совместной жизни, когда побоев стало больше. Я фиксировала ушибы и переломы и обращалась за помощью в седьмую больницу в Калкамане. В первый раз попросила полицейских провести с мужем устную профилактическую беседу и пообещала себе, что, если это не поможет, я разведусь.

Но полиция даже этого не сделала. Так и второе мое заявление осталось без ответа. Мужа ни разу даже не задержали. 

Я просила помощи и у его родственников, спрашивала, как они боролись с его алкоголизмом в первый раз и так узнала, что он состоял на учете в наркодиспансере. Его старший сын, который ненамного младше меня, знал обо всех побоях и скандалах и видел, как тяжело мне приходилось. Но ни ему, ни другим родственникам просто не было до этого дела. 

Марина: Я тоже часто обращалась в полицию. Обычно после этого муж на пару дней уезжал в родительский дом, но потом стабильно возвращался, на коленях вымаливая прощение и обещая, что больше такое не повторится. Пару месяцев он действительно сдерживал свое слово, но потом все начиналось сначала. 

Только чуть спирта в рот попадет — он сразу уходит в запой. 

В нашем маленьком поселке все друг друга знают, а муж работал мебельщиком и многим помогал — в том числе делал мебель для местного отделения полиции. Сотрудники там его хорошо знали, а с некоторыми он даже тесно дружил. После моих обращений с ним провели несколько бесед, говорили «Не хочешь жить с ней — так не живи», но все без толку. Никаких серьезных мер они не предпринимали. 

Были моменты, когда я правда хотела уйти и даже пыталась это сделать. Выгоняла его из своего дома, за это он тогда перебил мне все окна, сломал навес во дворе и выбил раму. О кризисных центрах, которые оказывают помощь женщинам, оказавшимся в подобной ситуации, я не слышала. Уверена, что в нашем поселке таких нет.

— Снимали ли во время ареста ваши побои, рассматривали ли их в суде как доказательство вашей невиновности? Была ли оказана вам психологическая помощь?

Марина: От мужа мне достались многочисленные травмы: ушибы головы, разбитая губа, синяки и гематомы. 

У него была любимая привычка бить меня кулаком по голове, поэтому пару раз я получала перелом носа. 

На побои в полиции никто и внимания не обратил. Только когда меня привезли в ИВС, врач настояла на проверке. Тогда выяснилось, что у меня сотрясение мозга и многочисленные ушибы, но этот факт в дело не добавили. 

Следователь назвал это «легкими телесными повреждениями» и сказал, что в дело включили бы только, если бы у меня было что-то серьезное. «Например, если бы он тебе голову проломил», — заявил он. Я ответила, что, если бы он мне голову проломил, то я бы сейчас лежала на его месте. 

Айжан: О психологической помощи и речи быть не может, здесь о таком даже не упоминают. 

— Расскажите о вашем первом браке. 

Айжан: Мы с первым супругом поженились по южной казахской традиции, толком не зная друг друга, потому что о нашем браке договорились родители. Так я вышла замуж за незнакомца и вот, во что это в итоге вылилось. 

Понимаете, я уже больше десяти лет в разводе и ни разу за это время их отец не проявил интереса к судьбе собственных детей и не высказал желания помочь. Я склонна придерживаться казахских традиций, поэтому не могла позволить, чтобы мой сын рос без мужского воспитания при живом отце, поэтому на летних каникулах заставляла бывшего мужа проводить с ним время.

Когда мы жили вместе, он сына не трогал, а дочь часто обижал. Меня регулярно бил, однажды даже переломал ноги. Тогда друзья мне сказали: «Ты что, не видишь? Он не станет человеком, разведись с ним». 

Самая большая ошибка, которую я совершила, — это отказалась общаться со всеми своими родственниками, когда выходила за него замуж, потому что они были против. Я сказала им, что, выйдя в первый раз по их инициативе замуж, я только нервы и здоровье потеряла, живя с нелюбимым человеком. Во второй раз сама буду решать. 

Сейчас они винят себя. Говорят, что если бы мы не потеряли связь, то у меня была бы защита, но он слишком хорошо знал, что за меня некому заступиться.

— Вы когда-нибудь всерьез задумывались о том, чтобы убить мужа — первого или второго?

Айжан: До произошедшего явных мыслей о том, чтобы навредить мужу, у меня не было, но точно помню, что 25 декабря 2019 года я уже знала, что долго с ним не проживу. В тот период было особенно невыносимо, он ни дня не давал мне спокойно жить. Я собрала вещи и купила билет на автобус до Шымкента, но он приехал за мной вместе со своим сыном и уговаривал остаться, сказал, что любит, боится жить без меня, обещал исправиться. Я настояла на своем и уехала. 

Вместо того, чтобы быть мне отцом и другом, он испортил мне всю жизнь и забрал мою молодость. 

В январе вернулась в Алматы, потому что нужно было работать. Оказалось, что все это время он ждал меня у квартиры, карауля в машине. 

Муж так обещал, что бросит пить, что в этот раз я поверила. А он спустя две недели снова ушел в запой. 

Можно сказать, что я убила его, потому что боялась, что он убьет меня. Это было следствием каждой ссоры, в которой он обещал, что не даст мне нормально жить и в конце концов просто убьет. 

— Вы находили романтичным доминантные черты его характера на момент, когда ваши отношения только начинались? 

Айжан: Когда мы познакомились, у него был абсолютно другой характер и ничего подобного я не замечала. Изменения начались, когда мы стали жить вместе. У меня самой почти мужской характер, меня нельзя ограничивать в чем-либо. Если я скажу, то сделаю, а если не скажу — не буду делать и меня не заставишь. 

Кто знает, может, если бы я была более женственной, то и нашла себе кого-нибудь помоложе и жила спокойно. 

— Как думаете, если бы он остался жив, ваша жизнь была бы лучше, чем она есть сейчас?

Айжан: Я думаю, что, если бы он остался в живых, то я могла бы вылечить его своей заботой и любовью. Уверена, он бы меня послушал. Когда он не пил, у нас все было хорошо, но с алкоголем он будто терял рассудок. 

Он мог пить только десять дней и не пить три месяца. Когда мое терпение начало иссякать, я стала его водить по казахским традициям к молле. В последнее время только этим и занималась, при этом работала каждый день с шести утра до 10 вечера. Когда он пил, то часто просыпался от кошмаров, не мог без меня спать, мучился видениями. Я не могла с ним расстаться, когда он умолял меня не оставлять его.

— Вы раскаиваетесь в содеянном? 

Марина: *плачет* Я сильно его любила. И до сих пор, наверное, люблю. Постоянно думаю об этом. Я даже не знаю, как это все получилось. После оформления инвалидности мы собирались с ним подавать заявление на заключение брака. Он обещал, что больше не будет пить, говорил, что главное для него — это моя вера и поддержка. 

«Я все брошу и все для тебя сделаю. Мы даже венчание устроим, а не просто регистрацию проведем», — говорил он. Я думаю, что все могло бы быть по-другому.

У меня перед глазами стоит эта страшная картина. Я не помню, что видела своими глазами, но мне показывали фотографии, не передать словами, насколько это ужасно. Когда я пришла в себя, у меня во дворе было много-много полиции. 

Что было до этого момента — не помню. Говорят, что я постоянно задавала один и тот же вопрос: «Скорая приехала?». 

До сих пор думаю, что надо было сдержаться. Не бить его в ответ, а убежать. Но это было сложно. Когда меня не было рядом, он вел себя нормально. Как только я появлялась, у него сразу начиналась какая-то агрессия. 

— Вы считаете себя жертвой или убийцей?

Марина: Жертвой, наверное. Я не убийца, я не хотела его убивать. Я его сильно люблю… любила. Я не знаю, как это получилось. 

Айжан: Если бы я была жертвой, то не давала отпор, а пошла бы до конца, боролась бы за мужа и лечила его. И убийцей себя не считаю, потому что не хотела его намеренно убивать. 

Наверное, я сильно любила его, потому что за эти несчастные пять лет очень многое от него терпела. Но знаю, что ему с нами было хорошо. За три брака до меня он ни разу не получал такой любви и заботы и никто не смог организовать ему достойный семейный очаг. 

— Вам дали возможность поговорить с родственниками о случившемся перед заключением в тюрьму?

Марина: Моя дочь выступала в роли дополнительной защиты в суде и приезжала ко мне каждую неделю. Тогда она сказала мне: «Мама, мы же столько раз просили уйти от него, бросить его. Почему вы нас не послушали?». Я не могу жить одна на старости лет, после операции мне даже в туалет самостоятельно ходить было тяжело. Без алкоголя он был ангел, а не мужчина — ухаживал за мной, горшки выносил, заботился. 

Я четыре месяца не могла очнуться и более-менее пришла в норму только благодаря поддержке младшей дочери. 

Девчонки в тюрьме тоже здорово помогают, потому что когда только сюда попадаешь, ты как ребенок — ничего не знаешь и ничего не умеешь. 

— Как вы думаете, у вас изменилось отношение к мужскому полу? 

Марина: Не уверена, но знаю наверняка, что одна я точно не буду. Думаю о том, что когда выйду на свободу, может, сойдусь со своим первым мужем, если он захочет тоже. Конечно, и в первом браке всякое бывало. Основной причиной моего ухода тоже стал алкоголь — первый муж пил и все, что под руку попадется, обменивал на бутылку спиртного. В итоге я его выгнала. Но сейчас он здорово помогает и ухаживает за моей мамой. Может, он изменился к лучшему. 

Айжан: В принципе, нет, но никаких романтических отношений в своей жизни я больше не хочу. Во-первых, возраст — когда я выйду из тюрьмы, мне будет уже сорок лет. Во-вторых, дети уже почти взрослые, зачем мне нужен какой-то чужой человек?  

— Расскажите о вашем обычном тюремном дне. Чем вы занимаетесь?

Айжан: Подъем в семь часов утра, затем по плану уборка и завтрак, после которого каждая занимается предназначенной для нее работой. У меня слабое здоровье, я переболела онкологией, поэтому физически меня не сильно нагружают. Кстати, именно из-за частых болезней от меня ушел первый муж и бросил детей, сказав, что не может с ними возиться. У сына тоже есть особенный диагноз, в связи с чем он сидит на строгой диете из определенных продуктов. 

Обязанности между женщинами в отряде распределены: кто-то помогает в санитарной части, кто-то на кухне, я же чаще всего занимаюсь организационной деятельностью. Мы часто проводим концерты и мероприятия, а я готовлю идеи, сценарии и реквизиты. 

После обеда занимаемся каждый своим делом — кто фильмы смотрит, кто книги читает, а после вечерней проверки у каждой есть время помыться и подготовиться ко сну. 

— Что вам помогает держаться за жизнь здесь?

Айжан: Дети. Когда выйду, обязательно заберу их к себе. Теперь я поняла, что мне никто не нужен. Не хочу еще раз связаться с кем-то и потерять своих детей. Очень по ним скучаю, особенно по сыну. Могу хоть до конца жизни отбывать срок здесь, если они будут ко мне приезжать. Зная своего первого мужа, я представляю, что он с нетерпением ждет моего освобождения, чтобы избавиться, наконец, от детей. 

Он сказал мне: «Пока ты в тюрьме, с детьми общаться не будешь. Как выйдешь, забирай их к себе, они мне не нужны». 

— Как вас изменила жизнь в колонии?

Марина: Никак, я думаю. Какой была, такой и осталась. Жестче не стала — наоборот, здесь мне постоянно не хватает проявлять свою любовь кому-нибудь, заботиться о людях, приласкать кого-нибудь.  

— Вам снятся сны?

Айжан: Один и тот же сон, в котором старший сын моего мужа плачет и извиняется передо мной. И мужа своего во снах вижу, он говорит: «Я звонил тебе по видеозвонку, почему ты не отвечаешь?», а я ему говорю: «Из-за тебя меня посадили, я в тюрьме сижу, а здесь телефона нет! Ты почему не сказал им, что ты жив? Они же не знают». Другие сны мне не снятся, даже детей своих во снах не вижу. 

— Каким вы видите свой идеальный день? 

Марина: Самый счастливый день — это когда мои дети, мама и внуки рядом со мной дома. Я держу всех внуков на своих руках, а они просят меня спеть им песню. Никакого застолья не надо, только моя семья рядом. 

Айжан: Идеальный день — это воскресенье, мой единственный выходной. В этот день я встаю часов в 10, готовлю баурсаки и бешпармак, мы с детьми едим, ходим в баню и просто отдыхаем. 

— Считаете, ваш муж заслужил смерть, а вы — тюремный срок?

Айжан: Я должна была держать себя в руках, ведь я не хотела причинять ему зла, тем более убивать. По шариату убийство — грех. Я не имею право забирать у кого-то жизнь, каким бы этот человек ни был. Не могу себя за это простить. Но свое наказание я считаю справедливым. Отнимать чью-то жизнь — неприемлемо, и я должна за это  ответить. 

— Как думаете, вы сможете себя простить?

Марина: Когда я выйду на свободу, то буду постоянно ходить в церковь и замаливать свои грехи. 

Айжан: Говорят, время лечит. Возможно, спустя какое-то время смогу, но сейчас мне так не кажется. Когда я только сюда приехала, я была намного крупнее, сейчас же сильно исхудала. Сама себя наказываю, не могу о себе заботиться, потому что считаю, что не заслуживаю прощения и не хочу, чтобы другие меня тоже прощали.