Ancient Futures: как прошлое может изменить экологическое будущее

Выставка Ancient Futures, прошедшая в Алматы и Ташкенте, выделяется не только актуальной темой — экологическими вызовами нашего времени, — но и своим междисциплинарным подходом. На стыке искусства, науки и ремесленных практик авторки предлагают поговорить об экологии, а также найти практические решения, вдохновленные традиционными знаниями и биодизайном.

Кураторы проекта — Дана Молжигит, Хана Цвелбар, Владислав Слудский, Алтын Мустафина и Асель Есжанова — объединили художников и ученых, чтобы показать: путь в устойчивое будущее может начинаться с переосмысления прошлого. Например, коллективное исследование курта, проведенное Алтын Мустафиной и Алией Болатхан в сотрудничестве с художницами Мадиной Жолдыбек и Шекер Шакир, изучает, как этот традиционный продукт может стать биоматериалом и использоваться в архитектуре и экологически интегрированном дизайне.

Как родилась идея выставки, с какими трудностями столкнулись кураторы, почему искусство — мощный инструмент экологического диалога и какую роль могут сыграть практики прошлого в построении устойчивого будущего — об этом и многом другом мы поговорили с Ханой Цвелбар и Даной Молжигит в новом материале STEPPE.

---

— Как появилась идея выставки Ancient Futures? И с какими трудностями вы столкнулись в процессе работы над ней?

Хана: Идея Ancient Futures родилась из осознания, что с одной стороны, все больше людей стремятся вернуться к знаниям предков — к образу жизни в гармонии с природой, к медленному ритму, к поиску баланса. А с другой — мы стремительно движемся в сторону высокотехнологичного будущего. Меня интересует, как эти два, на первый взгляд, противоположных вектора могут сосуществовать и взаимодействовать друг с другом. 

Я начала замечать, что даже самые благие инновации могут наносить вред окружающей среде: истощать почву, загрязнять воздух, разрушать экосистемы. Параллельно я изучала устойчивые решения, основанные на природных материалах — таких как глина, дерево, почва, отходы или водоросли. Из них можно создавать, например, биоразлагаемые конструкции или фильтры для очистки воздуха. Эти практики не только эффективны, но работают в гармонии с окружающим миром.

Сейчас читают: Город, в котором опасно дышать: что такое ХОБЛ и почему алматинцам стоит насторожиться

На этом контрасте у меня возник важный вопрос: действительно ли мы обязаны выбирать? Когда лучше одно, а когда — другое? Или, возможно, мы можем объединить их в более осмысленном подходе? Мне кажется, будущее — за гибридной моделью, где разные технологии дополняют друг друга и способствуют регенерации и адаптивности. 

Так, вместе с Даной Молжигит мы решили объединить разные взгляды — знание предков и биотехнологические инновации, дизайн и науку, не западные и западные подходы. Эта коллаборация дала нам возможность соединить мудрость прошлого с инструментами будущего — это и стало основой Ancient Futures.

Дана: С Ханой мы учились вместе. Она — очень сильный биотехнолог, сейчас выращивает синтетическое мясо в Словении. Я всегда хотела с ней поработать во время магистратуры, но на нее была огромная очередь (смеется) — все хотели с ней сотрудничать.

После магистратуры мне предложили кураторство студенческой выставки в Назарбаевском университете, и я поняла, что мне не хватает в команде биолога — пригласила Хану. Вместе мы придумали Ancient Futures, но университету проект не подошел, и мы решили развивать его самостоятельно.

На этом этапе я уже была знакома с Асель Есжановой — она талантливая архитекторка, работает в сфере социальной архитектуры. Я позвала ее в команду, позже к нам присоединился Влад Слудский в качестве продюсера и Алтын Мустафина, исследовательница в науках о земле с глубокими познаниями в области экологии. Так мы и объединились, чтобы вместе развивать идею выставки, подали ее на гранты — и выиграли один из них от British Council.

Самой сложной частью в организации выставки стала инфраструктура. Мы не могли себе позволить ошибаться — все нужно было планировать заранее. Я как никогда почувствовала, как тяжело работать в сфере науки в Казахстане: даже обычные пробирки или материалы с Amazon едут по два месяца.

Была и бюрократия — в том числе европейская, — но в целом больших сложностей не было. Основное — это логистика и доступ к ресурсам. Мы постепенно выстраиваем экосистему, и понимаем, что нам нужна своя студия, чтобы объединить все в одном пространстве.

Проект был направлен на то, чтобы предложить устойчивые решения в архитектуре и дизайне. Не в виде четких инструкций, а скорее как вдохновение — способ открыть двери, показать возможности. Мы словно через увеличительное стекло хотели продемонстрировать, что у нашего региона есть чем делиться: у нас множество материалов, решений, идей.

Мы задавались вопросом: какими могут быть экологические решения, встроенные в местный контекст? В поиске ответов мы старались выйти за рамки наследия советского модернизма — дизайна, который часто служил политическим инструментом. Вместо этого мы обратились к почве, к организмам, к воде, к окружающей среде и живым практикам.

На открытии было 500-700 человек — такой аншлаг редкость для выставок в Казахстане. Это говорит о том, что тема действительно откликается у людей. Особенно радует, что люди возвращаются — приходят во второй раз, приводят студентов, детей. Это один из самых ценных откликов: когда видишь, что люди хотят поделиться увиденным.

— Дискуссии об экологии и поиске решений по ее улучшению ведутся в основном в странах Запада. Почему так произошло и как незападные общества могут присоединиться к этому?

В результате колониального прошлого ресурсы, внимание и власть сосредоточились в руках западных стран. Центрами мирового влияния стали крупные города — Лондон, Нью-Йорк, Мюнхен, Париж, Бостон, Берлин и другие. Именно там формируются ключевые дискурсы, в том числе и экологический. Это также связано с тем, что у них находятся лучшие университеты. Именно там, как говорится, generate knowledge — создают знания. Центральная Азия, как часть глобального Юга, все еще остается недостаточно представленной в этих разговорах.

Поэтому мы и хотели сделать проект, который бы развивался вне Запада — и при этом формировал свой уникальный, локальный взгляд на изменение климата. Мы уверены, что у региона есть собственный, не западный подход к экологическим вопросам, и его важно представить миру как самостоятельную и равнозначную часть глобального дискурса.

— Практики прошлого сегодня во многом исключены из экологической повестки. Как кочевая культураи ее ремесла могут обогатить этот разговор?

Дана: Мы верим, что в Центральной Азии заложена глубокая экологическая этика — не основанная на доминировании или извлечении ресурсов, а на балансе, адаптации и уважении к земле. Во многих традиционных укладах жизни по всему региону важна идея «не оставлять следа» и жить в гармонии с природными циклами: чувствовать смену сезонов, слушать землю, учитывать пределы экосистем. Это не абстракции — а реальные, повседневные практики, передающиеся через язык и поколения.

Для выставки мы вдохновлялись кочевыми практиками, где мобильность — неотъемлемая часть жизни, а все должно легко собираться и разбираться. Это стало центральным принципом: мы задумали выставку как путешествующую — из Алматы в Ташкент. В сотрудничестве с бюро Paritet под руководством Чингиза Айтжанова, мы разработали модульную выставочную мебель, которую легко транспортировать и собирать заново. Темы выставки напечатаны на текстиле — это облегчает перевозку. Даже визуальный стиль проекта основан на двух ключевых образах: традиционных орнаментах и процессе деления клеток под микроскопом. Так мы отразили и культурные корни, и научный поиск.

Через такие подходы мы стараемся переосмыслить климатическую повестку, укореняя ее в местном контексте — но при этом делая ее актуальной для глобального разговора. Речь не просто о новых проектах. Речь о том, как может меняться само понимание экологического знания — как оно создается, передается и ценится.

— Что вы чувствуете, когда видите, как из лабораторного процесса рождается художественный объект?

Хана: Для меня наука — это живой, чувственный опыт. Я уверена: если мы хотим по-настоящему интегрировать биологию в культуру и общество, ее нужно делать более открытой, доступной и телесной. Науку часто либо воспринимают как неоспоримую истину, либо наоборот — с недоверием. Но биология всегда была около нас — вопрос лишь в том, через какую призму мы на нее смотрим.

Именно поэтому мне интересен синтез лабораторной практики и художественного высказывания. Он позволяет стереть границу между наукой и повседневной жизнью. Например, я работала с Streptomyces coelicolor — почвенной бактерией, которая выделяет геосмин — вещество, благодаря которому мы чувствуем тот самый «земляной» аромат после дождя, запах, который пробуждает воспоминания, связывает нас с природой и детством.

Использование таких бактерий в создании пигментов — это не просто научный процесс. Это способ буквально вплести экологическое осознание в материю нашей повседневности. Это напоминание о том, что природа — не нечто внешнее по отношению к нам. Она живая, сложная и глубоко переплетена с тем, как мы чувствуем и воспринимаем мир вокруг.

Будет интересно: Краткий Степной гайд: что посмотреть в Ташкенте и Самарканде за выходные

Дана: Мой опыт сильно отличается от опыта Ханы. Я пришла из мира дизайна и архитектуры и поступила в лабораторию Bio-ID в UCL на магистратуру. Помню, как наш преподаватель Бренда Паркер сказала: «Лаборатория должна быть пространством для дизайнерских экспериментов, а студия — местом для научного поиска». Эта мысль глубоко засела во мне.

Я начала изучать биологию и материаловедение всего четыре года назад — и до сих пор восхищаюсь тем, как природа может и должна быть интегрирована в сферу дизайна. Работы, которые рождаются в лаборатории, могут быть непредсказуемыми — иногда хаотичными, не до конца сформированными, нестандартными. Да, иногда они даже имеют запах или ломаются.

Но именно в этом их красота. Речь не о финальном результате, а о принятии самого процесса роста. Это бросает вызов привычной эстетике и открывает новые способы мышления — о материалах, о времени, о трансформации.

— Как воспринимается ваша работа научным сообществом? Открыто ли оно к таким коллаборациям с искусством?

Хана: Эти отношения все еще находятся в процессе формирования. Я замечаю, что искусство чаще открыто науке, чем наоборот. Ученые, как правило, более консервативны, ведь в научной среде существует реальный риск искажения смысла или неправильной интерпретации данных.

Биология требует времени и терпения — организмы нельзя «вырастить по заказу». Даже если ты планируешь, что они вырастут к открытию выставки, всегда есть вероятность, что что-то пойдет не так. Некоторые микроорганизмы чувствительны к свету, другим нужна высокая влажность или абсолютно стерильная среда — иначе есть риск заражения, неприятного запаха и других нежелательных последствий. Все должно быть строго контролируемо: свет, влажность, чистота. Но даже при соблюдении всех условий, живые системы могут просто не подчиниться.

Сохранение живых организмов в художественном пространстве — это своего рода вызов. Как выстроить гармоничную взаимосвязь между потребностями организма и ожиданиями зрителя? Это не только технический, но и философский вопрос. Но каждый раз, сталкиваясь с этими трудностями, мы узнаем что-то новое.

— Когда вы впервые задумались об экологии не как об абстрактной теме, а как о чем-то личном?

Дана: Я работала в IT, в области UX/UI-дизайна. У меня была довольно успешная карьера — я быстро росла, участвовала в разработке продуктов для крупных телеком-компаний. Позже я задумалась: какой лучший сценарий может быть в моей карьере? Возможно, работа в Google, в Кремниевой долине. Высокая зарплата, стабильность. Но внутри я ничего не почувствовала — идея показалась мне пустой, бездушной.

Параллельно на Юге Казахстана происходили паводки, а потом серьезные засушья. А мы в это время на работе обсуждали цвет кнопки для банкинга. Я начала задаваться вопросом: а что для меня действительно важно? Мне это стало казаться бессмысленным, особенно на фоне реальных экологических проблем — как, например, высыхание Аральского моря или загрязнение воздуха в Алматы.

Есть такая мысль у норвежского философа, основоположника глубинной экологии, Арне Несса: «Чтобы понять природу, не нужно иметь степень PhD». Я с этим полностью согласна. На самом деле, экологичность — это не про прогресс, а про возвращение к естественному. До индустриализации все было биодизайном: люди строили из бамбука, шерсти, земли, дерева — из того, что было рядом. Это была живая среда. И именно массовое производство, потребление и капитализм сбили нас с этого пути.

Поэтому я не считаю, что экологическое мышление — прерогатива «развитых» стран. Скорее наоборот — там, где сохранился контакт с природой, экология встроена в повседневность. А биодизайн — это не фантазия про будущее, а попытка вернуть утраченную связь.

— Какие дальнейшие планы?

Дана: Хотим развивать проект дальше в Центральной Азии, а потом выйти и в Европу — в Словению, Италию и другие соседние страны. Нам интересно делать выставки в разных уголках мира, особенно в нестандартных, не западных локациях.

Ancient Futures изначально задумывался как передвижной проект, который каждый год трансформируется. Сейчас готовим документальный фильм о нашем пути. Вместе с ним и несколькими легкими объектами поедем на London Design Week в сентябре — при поддержке British Council.

Хана: В долгосрочной перспективе я хотела бы, чтобы Ancient Futures стал платформой, объединяющей традиционные знания и современные биотехнологии в проектах, направленных на восстановление таких масштабных экологических катастроф, как Аральское море.

Не забудьте прочитать: Степной календарь: как в июне отдохнут казахстанцы?