Больше, чем театр. Антуан Дукравец о новом культурном пространстве «Трансформа»

«Трансформа» — это культурное пространство, которое должно и может трансформироваться под запросы проектов, с которыми мы будем сотрудничать. Это могут быть и спектакли, и концерты, и лекции и многое другое. Обычно происходит наоборот, и проект адаптируется к условиям площадки. Допустим, в театре Лермонтова вряд ли передвинут сцену, если кто-то захочет выступить в фойе.

 Философия  «Трансформы» —  быть наиболее свободным с точки зрения трансформации пространства.

Идейные вдохновители проекта  — Британский совет и коворкинг-центр «Smart.Point». Над созданием арт-пространства работала Гала Корецкая, основатель «Трансформы». Сейчас в нашей основной команде три человека – я, Гала и наша коллега Анна Суворова.

За основу мы взяли модель британского театра, где нет постоянной актерской труппы, но работают свои художественные руководители. Моя задача задавать проектам направление, опираясь на определенные принципы.

Наш первый  постулат — новые лица и новые имена.

Талантливые люди, в том числе из театральной среды, сегодня нуждаются в площадках, особенно те, у кого нет своего помещения. Новое арт-пространство соответствует профессиональным стандартам и позволит творческим командам здесь репетировать и выступать.

Второй принцип – экспериментальность. Нам хочется, чтобы проекты несли в себе нечто новое, люди объединялись в творческие союзы и показывали на сцене смелые вещи. Зачастую, актеры разных государственных театров боятся делать то, что идет в разрез их основной работе.

И третий принцип – актуальность. Мы поддерживаем проекты, которые отражают нашу действительность. Кто-то пренебрежительно называет это местечковостью, но когда я в августе был в Шотландии на фестивале «Fringe» (крупнейший международный фестиваль современного театра), больше половины просмотренных спектаклей касались тем, волнующих британское общество, того, о чем пишут в СМИ и обсуждают люди.

В Казахстане спектакли пока чаще ставят на глобальные резонансные темы, будь то любовь или проблема отцов и детей. Мне хочется, чтобы со сцены больше говорили о том, что волнует наше общество здесь и сейчас.

21 октября мы покажем  спектакль «B.O.Q.» по пьесе Фридриха Дюренматта  «Геркулес и Авгиевы конюшни». Его режиссер и сценограф — Куба Адылов. Мы познакомились, когда вместе работали в Немецком театре. В постановке играет независимая театральная труппа «Laboratory #316». Это молодые ребята, некоторые из них — выпускники колледжа имени Жургенова. Они сами выбрали эту пьесу, перевели ее на казахский язык и привлекли режиссера.  

Жанр постановки – скорее фарс, чем комедия или драма. Для нас это эксперимент. Очень хотелось, чтобы на открытии арт-пространства зрители увидели первый спектакль на казахском языке, близкий по легкости и подаче современному театру, как я его люблю и понимаю. В Алматы постановки на казахском привыкли смотреть только в театре Ауэзова, ТЮЗ-е или на сцене ГАТОБ-а. Русскоязычному зрителю с современным театром повезло чуть больше, благодаря Немецкому театру, «АРТиШОКу»,  и в какой-то степени « Арт-убежищу Bunker».   

«Laboratory #316» — очень талантливый коллектив. Ребята просто «рвут». Хотя им только по двадцать лет. Не буду рассказывать сюжет, познакомится с пьесой лучше до спектакля. При том, что написана она в середине прошлого века, подготовленный зритель оценит связь между действиями на сцене и реальностью за окном.

— Ты хорошо знаком с Немецким театром. У него по-прежнему нет своего помещения. Собираетесь ли вы сотрудничать?

— Насколько мне известно, Немецкий театр не планирует здесь выступать, хотя имеет такую возможность. Мы будем рады предоставить ему определенное время. Например, выделять неделю каждый месяц. Проработав в Немецком театре два с половиной года, я испытываю к нему чувство особой благодарности. Там я познакомился с Кубой, ставшим моим ментором, и сформировался как актер.

Я тоже переживаю за будущее театра, учитывая, что у него до сих пор нет своего здания. Два года назад кто-то из правительства, кажется, Масимов, поручил разобраться в ситуации. До сих пор разбираются. Учитывая, сколько лет тянется история, мне кажется, никто не хочет решать эту проблему.

— Буквально на прошлой неделе ты сыграл в спектакле театра «ARTиШОК» и поделился в своем фейсбуке, что название постановки совпало с твоей жизненной ситуацией. Расскажи об этом?

— Думаю, для большинства актеров, работающих в жанре современного театра, лестно получить приглашение в «ARTиШОК». Я как раз ушел из Немецкого театра, получил свою первую роль в кино и неожиданно выиграл конкурс Британского совета на поездку в Шотландию на театральный фестиваль. На фоне этих значимых для меня событий мне предложили роль в спектакле «Новые времена». С него у меня начался театральный сезон в Алматы. Совпадение это или нет, название постановки созвучно переменам в моей жизни, в том числе и новой работе в «Трансформе». 

Основная тема спектакля – конфликт поколений. Я играл радиоведущего Ричарда Мерримана, который берет интервью у Чарли Чаплина в исполнении Азиза Бейшеналиева. По сценарию действие происходит в 1969 году накануне Рождества. Мой герой олицетворяет новую эпоху, и голос для него — главный рабочий инструмент. В случае Чаплина, звук убил кинематограф, звездой которого он был. На фоне диалогов шесть актеров разыгрывают пантомимы, пластические мизансцены и вариации из чаплинских фильмов.

— Первый спектакль в этом сезоне ты сыграл в Норвегии. Как так получилось, что на границе с Россией тебя потом допрашивали сотрудники спецслужбы?  

В Норвегию в город Киркенес нас неожиданно пригласила мурманская сторона – инициативная региональная группа «Maxima», которая поддерживает представителей ЛГБТ-сообщества. Каким-то образом они узнали про документальный спектакль «Community» по пьесе Ольги Малышевой, где я выступил актером и режиссером. Мы показывали его в трамвайном депо, «АРТиШОКе» и еще в нескольких местах в прошлом сезоне. Эта история про двух геев из Казахстана, которые сбежали в Швецию и попали там в миграционную тюрьму. 

В Киркенесе было мероприятие, посвящённое проблемам ЛГБТ. Туда приехали делегации из многих стран. Мы впервые играли спектакль на английском языке, очень волновались. В это время в Казахстане нас смотрели в прямом эфире. Когда мы возвращались, на границе с Россией нас остановили сотрудники спецслужбы и потом допрашивали, дав понять, что обо всем в курсе. Завели в кабинет без окон. Напротив меня сел «пиджак», человек, которого иначе не назовешь. Пока его коллега «сверлил» меня взглядом, он говорил: я ваш друг, не волнуйтесь, все хорошо, мы просто фиксируем факт пересечения границы. В этой нервозной обстановке я старался не сболтнуть лишнего про ребят из Мурманска. Копали не под нас. Мы им были не интересны. Так мы попали за ЛГБТ-сообщество. Об этом потом более подробно писала Ольга Малышева.

— С твоей профессией не соскучишься. Чем тебе заинтересовал проект «Community»? Ты не переживал, что казахстанский зритель может его не принять?

— Пьеса не вызвала у меня отторжения, но просто сыграть гея мне была не интересно. Прочитав сценарий, я понял, что главные герои могли быть кем угодно, кто страдает от притеснений. Это никак бы не изменило смысл диалогов. Они угодили в бюрократическую мясорубку. В тюрьме моего персонажа допрашивают и пытаются депортировать на родину, что не сулит ему ничего хорошего. При этом он сидит и рассуждает о любви, шутит, рассказывает, чем питается. Этот человек нашел в себе силы смеяться в лицо опасности.

— Кроме актерства, ты попробовал себя на радио. Что это было за время в твоей жизни? 

Я год работал на студенческом радио, когда изучал историю и лингвистику в шотландском университете в Абердине. Его еще называют «гранитный город», потому что он построен из гранита на берегу Северного моря. Там постоянно туманы и очень серо. Солнце выглядывает три дня в июле. Он считается самым суицидальным городом. В общем, было весело (смеется). Зимой там темнеет в четыре часа дня, а светает только ближе к обеду. Летом, наоборот, рассветает  к трем часам утра, и темнеет к одиннадцати ночи. У меня была своя авторская программа про современную европейскую музыку. До моего прихода там было немного флегматично, и так совпало, что я стал самым энергичным ведущим. Вскоре мне дали время в прайм тайме. Я кричал, размахивал руками (улыбается). Тогда у меня было очень много энергии.

— Ты тогда уже считал себя актером?

—  Да, на тот момент я отучился в театральной  мастерской во Франции, год играл в независимой театральной труппе. Работая на радио, я как раз поступал в британские театральные вузы, но, к сожалению, безуспешно. Я прошел конкурс из трех этапов, но в итоге меня не выбрали.

— Вспомни свой первый спектакль?  Как он потом отразился на твоем творчестве?

— Я рос в полуфранцузской семье, и готовился учиться во Франции. За год до отъезда я впервые сыграл в школьном спектакле. Если бы этого не случилось, я, возможно, был нормальным человеком (улыбается).  Мне досталась главная роль в постановке «Сергей Есенин». Чья-то родительница подарила мне розу. Понятно, что наш спектакль был детским и наивным, и учителя заранее купили букеты цветов, но было видно, что эта женщина прониклась моей игрой. Во Франции я учился по специальности лингвист английского языка, что само по себе звучит странно. Параллельно основной учебе я поступил в театральную мастерскую. Потом были неудачные поступления в театральные вузы, из-за чего у меня была депрессия, ведь я прошел конкурс в Глазго. В Лондоне мне не хватило одного тура. Поступление там длится по полгода, и, пройдя все этапы, абитуриента могут внести в лист ожидания.

— И чем потом это для тебя обернулось?

В конце 2011 года я приехал на месяц в Казахстан навестить родителей. Здесь я познакомился с коллегой Сергеем Тейфелем, с которым мы вместе открыли театральную студию «diWel». Тот месяц до сих пор продолжается.

— Чем сегодня зарабатывают независимые театры и особенно небольшие студии?

— Открывать «diWel» было непросто. Долгое время мы работали в минус. Не буду говорить за всех, но зачастую такие студии покрывают аренду за счет актерских курсов. Зарабатывать только внутри студии проблематично. Исключение, если она пользуется колоссальной популярностью. Деньги не были нашей главной целью. Поначалу мы вкладывали свои средства на развитие проекта. Еще один вариант – корпоративные тренинги. Обычно это разовые акции, но они хорошо оплачиваются. Театральными постановками сложно зарабатывать. Нужны спонсоры.

Все крутятся, как могут. Днем работают на основных работах, а вечером занимаются искусством.

Хорошее осветительное оборудование и помещение стоят денег. Когда «diWel» переехал в бомбоубежище, многое команда сделала на энтузиазме. Немало актеров из нашей студии потом пошли играть в большие театры: «АРТиШОК», Лермонтова, Немецкий. Думаю, не только «diWel» в этом преуспел.

— Происходят ли, на твой взгляд, какие-то позитивные изменения в казахстанской театральной среде?

У аудитории постепенно возникает потребность в современном театре. В нашем обществе есть разные категории людей. Кто-то вообще не ходит на спектакли, либо смотрит их очень редко. Однако, благодаря театру люди из разных социальных слоев начинают чуть-чуть сближаться. Появляются представители молодежи, которые ходили в театр только в детстве и сейчас начинают им активно интересоваться. Эта растущая потребность влияет и на театральные коллективы, в том числе на государственные, пусть и со скрипом. Например, в театре Лермонтова появился нетипичный для него спектакль «Андалузское проклятие». Некоторые зрители приняли его в штыки. В театре Ауэзова появился «Лир Паша», говорят он с современными элементами, или постановка «Коркыт». Появление новых коллективов соответствует запросу. Такие тенденции, конечно, радуют, но этого недостаточно.

Мы как будто играем в догонялки и отстаем на три-четыре круга. То, что для нас открытие, за рубежом уже давно известно. 

Недостаточное понимание, что сегодня находится на острие глобального театрального процесса, требует с нашей стороны доработки. Про спектакли в Шотландии многие казахстанские зрители сказали бы: «это вообще не театр, где сцена, где кулисы? Что это за актеры, которые даже текст выучить не могут?». В современном английском театре почти нет написанного текста. Конечно, в больших театрах ставят классические пьесы, но в андеграундном движении постановки строятся на импровизации, когда актеры, опираясь на сюжет, делятся со зрителем личными историями и передают свой жизненный опыт. Они всегда знают, о чем рассказывают.

Что из увиденного за рубежом ты бы привнес в казахстанские театры?

Мне бы хотелось привезти сюда всех техников, которые работают там за сценой. У казахстанских театров большая потребность в качественных технических специалистах. В Европе есть пласт людей, которые не стремятся быть актерами, но хотят работать художниками по свету или звукорежиссёрами. Не просто нажимать кнопку на микшере, а что-то создавать. Такие задачи у нас чаще решают режиссеры или сами актёры. Таких людей здесь пока мало. Они не выйдут на сцену, но участвуют в общем процессе. У тебя не болит душа за то, где взять нужный звуковой эффект. Твой коллега без проблем его найдет, или сам придумает. Плюс должна быть легкость в работе. Несмотря на сказанное выше, если того же техника попросить выйти на сцену, он мало того, что сыграет, так еще спляшет и споет, а после этого еще поставит звук. И это будет нормально. Я ужасаюсь, когда вижу какие-то постановки в государственных театрах России или  Казахстана, где пришлось заставить какого-нибудь дядю Мишу выйти на сцену, и видно, как ему сложно.

Хочется видеть актеров, не боящихся хулиганить и менять профессиональные сферы.

 На Западе много цирковых артистов, которые пришли в театр и обладают потрясающими физическими возможностями. Цитирую Константина Богомолова: «У нас, простите, театр – это храм. Мы тут людей обучаем, высокую миссию несем». От такого отношения появляется тяжесть. Академический театр — это хороший театр, но его должно быть меньше.

Новая должность стала для тебя вызовом?

— Конечно. Похожий опыт уже был в студии «diWel». Сейчас я ориентируюсь на свой вкус и благое отношение людей ко мне. Если я одобрил какой-то проект, то не хотел бы влезать в творческий процесс. Я предоставил площадку и доверяю решениям режиссера. Я не худрук в понимании академического театра, который может вмешаться в чужую постановку и решить ее на половину сократить.

— Каких событий в арт-пространстве стоит ждать в ближайшее время?

— Первый месяц будет для нас подготовительным. После открытия люди узнают, что мы существуем и готовы к сотрудничеству. Займемся поиском интересных проектов и команд, которые захотят выступить на нашей сцене. 25 октября состоится показ спектакля «Причины жить» режиссера Виктора Немченко. В интернете будет вестистись его прямая трансляция. Также мы отрыты для музыкальных и лекционных проектов. Я готов выслушать любого человека с интересной идеей, а дальше будем решать, подходим мы друг другу или нет.