Медицина будущего: Интервью с одним из лучших хирургов-онкологов в стране

Даурен Адилбай — хирург-онколог щитовидной железы, головы и шеи, кандидат медицинских наук. В данный момент находится в Шымкенте и курирует проект 1000-коечной шымкентской больницы. Наша редакция не упустила возможности встретиться с ним и задать пару вопросов. 

---

— Даурен, кем хотели стать в детстве? 

Если честно, не могу конкретно вспомнить, кем мечтал стать. Я жил в семье медиков и мне, конечно, была интересна медицина. При поступлении было желание уйти в науку, но медицина перевесила. Поступал я по собственному желанию, давления не было, но было ощущение, что это уже очевидное решение. Вначале было страшно, что это не мое. После первых уроков анатомии мне очень понравилось, и я понял, что мое.

В принципе, все мальчики, которые поступают в медицинский, хотят быть хирургами, а девочки — акушер-гинекологами, обычно такая тенденция сильно выражена. Я не хотел быть только хирургом. Было интересно направление, где лечат неизлечимые болезни, где есть много нерешенных вопросов, онкология меня этим привлекла.

— Бывали моменты, когда хотели сдаться и бросить все? 

Нет, наоборот, когда учился в вузе, было очень интересно. Мы как-то успевали и гулять с друзьями, и учиться. Я был из числа любимчиков преподавателей и тех, кто хорошо учился. Поэтому было интересно. 

На первом занятии тебе дают позвонок и ты должен выучить три-четыре первых термина на латинском, к концу анатомии ты учишь какую-нибудь отдельную кость, где около 50-60 терминов, которые нужно выучить. Интересно наблюдать за тем, как мозг приспосабливается и становится пластичнее, легче запоминает. 

Когда уже начал работать, понял, что врачи здесь мало получают и их не ценят. Большая часть заработка составляет неофициальная оплата, как говорят англичане — under table payment. Вот тогда у меня была мысль уехать за границу, но бросить работу врача — таких мыслей никогда не было. 

— Помните свою первую операцию из разряда сложных? 

Да, я помню ее: операция по удалению рака щитовидной железы. Думаю, никто даже тогда не знал, что это была моя первая операция. Пациенту, конечно, о таком не говорят. Обычно стоит более опытный хирург, по документам оперирует он, но дает возможность оперировать начинающему.

В постсоветских странах дурацкая система: редко дают самостоятельно оперировать молодым врачам, чаще ты просто ассистируешь. Тебе нужно очень проситься, а начинаешь всегда с маленьких операций.

В принципе ты же готовишься к этому и досконально знаешь, как и что будет на каком этапе. Первая секунда волнительная, когда делаешь надрез. Потом уже видишь знакомую структуру и знаешь, что надо делать, волнение спадает. 

— О чем думают хирурги до операции?

До операции обычно вспоминаю что-то, просматриваю анатомию, особенно если это нестандартная операция.

Иногда я проделываю в голове свои операции до их начала, несколько раз в ускоренном времени.

— Насколько мне известно, подобные операции проходят по 6-10 часов. Каково это — находиться на ногах столько времени? 

Да, бывало по десять часов длились операции, например, микрохирургия. Поначалу делали операции без перерыва. Когда приезжал ментор из Индии, сказал, что перерывы надо делать обязательно, а то это сказывается на качестве операции.

Если знаешь, что операция продлится до десяти часов, делаешь в середине перерыв, умылся, воды попил, может чай. В принципе, даже не замечаешь, как проходит длительная операция. Мозг концентрируется, все остальное отключается.

— Перед нашим интервью я ознакомилась с вашим личным сайтом, инстаграмом и предыдущими интервью. Где-то там прочитала порядок ваших операций по восстановлению отдельных частей лица. То есть, вы вырезаете лоскуток с другой части тела и пришиваете к лицу? 

Например, восстановление верхней или нижней челюсти. Суть таких операций в том, что ты нужную часть берешь с другой части тела и вырезаешь прям с их сосудами.

Каждый участок тела снабжается своим сосудом, отсекаешь сосуды и подшиваешь их на шее. За счет того, что ты подшиваешь с сосудами, все приживается. Сложность в том, что сосуды маленькие очень — один-два миллиметра. Работаешь под микроскопом. Иголка и нитка очень маленькие — восемь нулей, но бывают еще тоньше.

— Та часть кожи, откуда вы вырезаете нужное вам, с ней что — она просто зашивается?

Да, подбираем специальные места, где можно так сделать. Например, малая берцовая кость не особо нужна. То есть, ее убрал и зашил. На теле есть пара таких мест — если оттуда вырезать, то никакая функциональность в организме не пострадает.

— Бывали сложности во время операций, когда что-то шло не так?

Конечно, бывало. Например, до операции ты все обследуешь заранее и вроде кажется, что опухоль удалима, а на операции видишь, что она слишком большая и удалить ее сложно. Бывает, что опухоль прорастает в какой-нибудь важный сосуд. Не было, конечно, моментальных смертей, но сложные ситуации были, где надо найти решение здесь и сейчас.  

Случалось такое, что ты удалил часть опухоли и видишь, что другую часть, к сожалению, придется оставить. Она прорастает в позвонки или в ту же сонную артерию, которую восстановить потом нельзя. Всегда приходится идти на какой-то компромисс.

Иногда лучше не удалять опухоль до конца, чем идти на риск, когда пациент может умереть сразу же. Это самый неприятный момент — когда приходится оставлять часть опухоли.

 Такие моменты мы стараемся избегать на этапе диагностики. МРТ, УЗИ, смотреть, щупать пациента, чтобы сразу увидеть операбельность ситуации. Но, к сожалению, все равно бывают случаи, когда остается неудалимая часть опухоли. Такие сложные ситуации случались иногда, это всегда стресс.

— Рак связан с психосоматикой?

Я как онколог не верю, что причина возникновения рака может быть только одна, например, какая-нибудь внутренняя психологическая травма. Травма может выступать одним из факторов, но не единственным, так не бывает. Повлиять должно многое: возраст, курение, алкоголь, депрессия и так далее — всё вместе.

— Вы верите в жизнь после смерти? Как медики относятся к подобным религиозным вопросам? 

Все относятся по-разному. Некоторые религиозные, некоторые менее. Лично я иногда верю, иногда не верю. Конечно, мне хочется верить, что после смерти что-то есть. Не так, чтобы ты закрыл глаза и все, тебя выключают, как лампочку. Но много научных данных говорят о том, что это все-таки так. Вероятен сценарий того, что в конце жизни тебя просто выключат. Поэтому не знаю.

— Узнала, что вы сейчас курируете проект 1000-коечной больницы в Шымкенте и вас пригласили в город специально ради этого проекта. Расскажите немного о нем.

 Это Южно-Казахстанская Медакадемия, акционеры хотят, чтобы академия развивалась и студенты-медики имели где-то свою базу. Сейчас они базируются в городских больницах, а тут идея в том, чтобы была одна больница, где они будут чувствовать себя как дома.

Плюс ко всему в Шымкенте не хватает коек, не хватает некоторых методов лечения, процедур. Цель — получение современных методов лечения в Шымкенте. Срок — конец 2021 года, это оптимистичный срок. Сам я думаю, конец 2022 года. Там будет почти все: кардио, нейрохирургия, ортопедия, травматология, онкология лучевой терапии, радиотерапия и так далее. 

— Кстати, как вы относитесь к обязательному медицинскому страхованию?

Отношусь хорошо. Впервые об этом заговорили в 90-х годах, мы еще тогда надеялись, что наконец в медицину будет поступать больше денег и официально поднимут зарплаты врачей. Но тогда человек сбежал с деньгами.

Сейчас я верю в эту систему. Многие противники говорят, что лучше создавать настоящую страховую медицину, чтобы были частные страховые компании. В такую систему я не верю, особенно в здравоохранении. Такая система работает в Америке, там цены только растут, а у обычных людей доступа нет.

— Что думаете о предвзятом отношении казахстанцев к медицине в стране? 

Я считаю, что медицина в стране не так плоха, как кажется. Если смотреть глобально, то показатели смертности, соотношения смертности к рождаемости и так далее — у нас очень неплохие. Да, есть определенные сложности, плюс негативные моменты распространяются быстрее. Но в целом положительных изменений много. 

Проблемы — это низкое знание английского языка среди медиков и низкие зарплаты. Государство говорит, что зарплата растет, но она все равно очень низкая. У разных врачей свои тарифы, но у общей массы врачей зарплата низкая.

— На какие симптомы надо обращать внимание, чтобы вовремя обратиться к онкологу щитовидной железы?

Осиплость голоса, затрудненный прием пищи, затрудненное носовое дыхание, постоянные носовые кровотечения, опухоль и частое образование пятен, язв и  безболезненных шишек во рту.

Если один из этих симптомов сохраняется дольше двух недель, несмотря на лечение, то нужно идти к онкологу.

— Как застраховаться от появления опухоли?

Курение и алкоголь ускоряют образование опухоли и усложняют процесс лечения. Стоит есть больше растительного, обработанное мясо очень вредное. Сидячий образ жизни тоже очень вреден. 

К сожалению, на 100% снизить риски невозможно. Но чтобы снизить максимально, нужно проходить скрининги.

— Когда готовилась к интервью, знакомый медик попросил задать вам вопрос про препараты по протоколу. То есть, у каждого врача есть определенный список медикаментов, который он обязан выписывать пациентам и нужно строго ему следовать. Я правильно понимаю? 

Этот вопрос, наверное, связан с конфликтом, когда нескольких врачей посадили. За прошлый год было заведено 500 уголовных дел на врачей. Причин много, несоблюдение протоколов — одна из них. Хотя это неправильно, потому что протоколы диагностики и лечения сделаны как рекомендательные, там даже так написано.

Ситуации ведь бывают разные и учесть все практически невозможно. В 90% случаев ты, конечно, лечишь по протоколу, но в 10%  оставшихся ты лечишь по ситуации. Тяжелые случаи, когда у пациента риск осложнения, а ты лечил его не по протоколу — главный риск попасть в тюрьму.

— То есть, если врач лечил пациента по протоколу, но пошли осложнения и пациент умер, к врачу претензий не будет?

Да, верно. 

— Дайте пару советов начинающим врачам, которые хотят пойти по вашим стопам. 

Я, кстати, об этом часто пишу. Один из важных моментов — знание английского. Самые лучшие учебники, статьи и видео на английском. Да, они переводятся на русский, но это долгий процесс, а на казахский вообще не переводят. Учите английский, потом можно подавать на всякие гранты. 

Обязательно надо подавать на гранты, иначе можно стать простым серым врачом и не расти дальше. 

Если выбираете онкологию, надо сразу понимать: вы либо хирург-онколог, либо химиотерапевт-онколог, либо радиолог — это три основные специальности в онкологии. Все они развиваются очень бурно. 

Выбрать специальность, знать английский, это уже должно быть по умолчанию, и найти себе ментора. Можете навязаться к кому-то, сдружиться, активно помогать, и он будет вас вести. В принципе, опытным врачам приятно передавать свои знания и кого-то обучать.