Режиссер театра Айдана Нурахим: «Грустно, когда над твоей страной смеется весь мир»

Айдана работает режиссером театра в Праге и Мюнхене, а в марте ей удалось поставить экспериментальный спектакль в столице. Мы поговорили с молодым режиссером о современном театре и казахстанском обществе, которое давно готово к экспериментам и новым решениям в искусстве.

---

— «Синдром взрывающейся головы», что это? Как и почему решили поставить спектакль?

 — Я живу за границей семь лет. Когда долго живешь не в своей стране, то очень остро чувствуешь перемены. Чем ярче видишь изменения ты, тем больше хочется продемонстрировать их согражданам, попробовать изменить что-то в сознании людей с закрепившимися стереотипами. 

А сам спектакль – это скопление разных историй из жизни обычных людей.

— Навсегда уехали из страны? 

— Нет, я все еще гражданка Казахстана. Сначала уехала учиться в Прагу, а теперь уже два года работаю в Мюнхене и Праге. Я работаю там, где есть работа.

— Читателей «Степи» всегда интересует, как молодые люди поступают в те или иные зарубежные университеты и устраиваются на работу. Сложно?

— Во многих странах Европы, включая Чехию, Германию и Францию, на государственном языке в государственных университетах образование бесплатное. Я пробовалась на актерское мастерство, но иностранцы редко проходят конкурс, поскольку акцент играет немаловажную роль. А вот на изобразительное искусство, фотографию или режиссуру поступить возможно.

Я училась платно в частном вузе на сценическом факультете, но и это дешевле, чем образование в некоторых универах Казахстана.

Что касается работы, предложений много. Здесь необязательно иметь знакомство, и я не сталкивалась с предвзятым отношением к иностранцам. Преподаватели иногда предлагают работу талантливым студентам. Конечно, всё не лежит на поверхности, но для людей с желанием остаться и построить здесь карьеру всегда найдется место.

В целом работать мне здесь несложно, я люблю свое ремесло. В театре я с детства, поэтому выбор был предопределен. Сначала играла в школе, закончила театральную студию, а во время учебы в старших классах работала  помощником режиссера и преподавала у детей актерское мастерство.

— Теперь в сравнении как оцениваете казахстанскую сцену?

— Актерская школа сильная, так как она тесно связана с Россией, а в России одна из самых выдающихся школ в мире. При этом в процессе заметила сложности с открытостью, слишком много мыслей об общественном мнении. Основываясь на этом, я решила проводить дополнительные мастер-классы помимо репетиций, чтобы актеры могли открывать себя с другой стороны.

Уровень театра, несомненно, растет. В ноябре 2018 работала в Германии на крупном театральном фестивале, там знали о Казахстане, говорили: «О, мы знаем ARTиШОК! Классный театр!». Я так гордилась за них. К сожалению, не могла попасть к ним на последнюю постановку «Ұят». Говорят, смелый спектакль. 

В Астане всегда хожу в театр им. Горького. Раньше у них были академически правильные постановки, сейчас же проскальзывают эксперименты. Например, «Евгений Онегин» в рэп исполнении.

---

Эксперименты тяжело воспринимаются, но без новых веяний не будет и развития.

---

— Зачастую громкие скандалы и эксперименты используют с целью привлечения внимания зрителей. Где грань? И как не спутать живые эксперименты с коммерцией?

— Я очень часто бываю на постановках в России, Беларуси, Украине, к сожалению, реже в Казахстане. Да, последние пять лет можно заметить яркую тенденцию экспериментов во всем мире. Легко переступить черту.

Изначально «Синдром взрывающейся головы» – полупластический театр, что не совсем стандартно. Последние два года я увлекаюсь пластическим театром, мне нравится, что язык тела понятен во всем мире. Еще у нас в спектакле использовался мат. Я противница нецензурной лексики в жизни, но в искусстве он иногда уместен.

---

Искусственное всегда чувствуется, в этом нет души.

---

Можно сравнивать с кликбейтами в журналистике: иногда радуешься, что наткнулся на интересный и свежий материал, а бывает такая чушь и ты злишься на потраченное время и думаешь, нахрена я это прочёл.

— И снова о зрителе. Случается конфликт между «я художник, я так вижу» между тем, что действительно необходимо зрителю?

— Я стараюсь в любой проект выкладывать энергию и силы, но если передо мной четко ставят задачу, в рамках этой задачи я и кручусь. В «Синдроме взрывающейся головы» мне хотелось отдать всю себя. По итогу мы были выжаты эмоционально и физически, вернувшись в Прагу, я первое время только и спала. В этом спектакле мне хотелось говорить со зрителями, донести свою мысль.

У нас были две фокус-группы, после каждого показа мы что-то меняли, изучали. Я создаю для зрителя, но при этом не изменяю себе. Хочу, чтобы зритель что-то взял для себя, интерпретировал по-своему. В этом деле нужно найти компромисс или золотую середину, как говорится.

— В Казахстане если мы говорим о популярном кино, то это обязательно комедия, а музыка создается для пышных тоев. Какое место в этих реалиях занимает театр? 

— С детства мы думаем, а что скажут люди. Что в искусстве или жизни люди работают и создают, изменяя себе.

Мы созванивались с драматургом каждый день, она не даст мне соврать, как я боялась быть непонятой. У нас было два закрытых предпоказа для фокус-групп.

Первая фокус-группа состояла из молодых людей, творческих и свободных, поэтому я все равно сомневалась. У нас был план Б: ни я, ни драматург не хотели прибегать к нему, он был слишком очевиден. 

Вторая фокус-группа состояла только из моих родственников от 5 до 70 лет. Все приехали из Усть-Каменогорска и Семипалатинска на свадьбу моего брата, они не успели бы посетить спектакль, поэтому возникла идея устроить предпоказ. Тем более они ничего не понимали в моей профессии, хотелось продемонстрировать, чем я увлекаюсь. Настроена я была скептически. Их реакция: они плакали и смеялись. У них были странные ощущения из-за нецензурной лексики или откровенного поцелуя, но смысл не изменился.

До меня дошло, что я размышляла о людях свысока, всё это в моей голове. Обычный снобизм. Люди давно готовы к экспериментам, но артист боится.

Мы провели целых четыре показа, когда планировали два. На воскресный день у нас случился sold out за полдня. Общество готово пробовать, чувствовать, любить. Есть определенные инструменты, которые срабатывают в нашем обществе наверняка. А эксперименты на то и эксперименты, что от них становится страшно и волнительно.

— Мы видим сейчас много примеров, когда творчество бойкотируют вследствие ошибок прошлого или аморального поведения режиссеров и музыкантов. Как вы к этому в целом относитесь? И можно ли отделять личность от его творчества?

— Считаю, что нужно разделять эти понятия. Я не думала, что кто-то начнет сомневаться в значимости Майкла в истории музыки и культуры. Оказывается, может.

Невозможно отрицать, что музыка Майкла Джексона покорила людей. Да, можно изменить свое отношение к личности, но если ты уже полюбил его музыку, как можно её внезапно разлюбить? Это как изменить самому себе. Творчество отзывается в тебе, оно говорит о тебе. 

Никто не призывает любить и хвалить. Слушая музыку Майкла Джексона, ты не поощряешь поступки исполнителя, не поддерживаешь педофилию. 

— Что есть у театра, как у жанра, чего нет в другом искусстве?

— Есть мысль. Ты можешь смотреть один и тот же фильм множество раз, и он всегда будет одинаковый. Меняешься ты и твое восприятие, отчего фильм становится другим, но перед твоими глазами всегда будет одна и та же актерская игра, кадры и склейка.  

В театре каждая постановка одного и того же спектакля всегда разная. Она не может быть один в один с предыдущей. В репертуарах МХАТа и Современника есть спектакли, которым по 20 лет, но они всегда разные.

Мы играли спектакль четыре дня и все дни он был абсолютно разный. И зрители абсолютно разные. Ты можешь ходить на одну и ту же постановку по пять раз. Меняешься ты, меняется постановка. В этом и заключается уникальность.

— Как режиссер, который экспериментирует, что бы вы хотели сохранить в театре?

— Даже самые крепкие устои исчезают. Хочется одного – сохранить людей. Наше тело, эмоции и глаза исключительны, мы можем изменить мир. Сейчас многое заменяют машинами, даже в кино.

— А Казахстан меняется для вас? Чувствуете изменения в обществе?

— Да, я заметила, что людям не все равно. В принципе, Астана – это город, в котором через полгода не узнаешь свой район, а тут и люди в симбиозе меняются и становятся прекрасными. Последние события тому доказательства. Я сама аполитичный человек, но переименование Астаны задело меня.

С драматургом Ботой Сулейменовой и актерами мы очень остро отреагировали. Даже внесли изменения в сценарий. В середине постановки была сводка новостей о переименовании Астаны, герой послушал новости со всего мира и сказал: «Да пошли вы!». Было страшно, но зрители благодарили нас.

— Кстати, как ваше окружение в Праге отнеслось к переименованию Астаны?

— Над нами смеются. Обидно. Грустно, когда над твоей страной смеется весь мир.