Вместе со специалистами клиники «Свободные люди» разбираемся в том, сколько людей употребляет наркотики в стране, как влияет стигма на процесс реабилитации и как люди возвращаются к жизни после зависимости.
«Точно сказать о масштабах потребления наркотиков нельзя, потому что не все наши пациенты состоят на учете наркологических служб, — рассказывает врач-психиатр Андрей Владимирович. К нам в центр попадают уже в период субкомпенсации, когда заболевание начинает давать свои плоды. Например, у человека снижается социальная активность и появляются проблемы медицинского характера. Более того, как правило, за помощью обращаются близкие и родные пациента. Сам пациент скорее ищет пути как компенсировать свое состояние: поправить здоровье и привести в равновесие свою социальную активность, пока еще возможно.
В среднем в день ко мне на консультацию приходят 5-6 человек. По-моему, у нас поменялся наркорынок. Лет 15-17 назад в основном в стране были героиновые наркоманы и возрастная категория была 25-35 лет. Сейчас способы распространения наркотиков изменились — их продают через мессенджеры. Возрастная категория стала другой и затрагивает молодых людей 15-25 лет. Наркотики тоже изменились — к нам чаще попадают пациенты, которые употребляют психостимуляторы».
Врач рассказывает, что из-за распространения психостимуляторов расстройства достигают более глубоких степеней, таких как бред и галлюцинации. Например, в США большая часть преступлений тяжелой степени совершается людьми зависимыми от психостимуляторов: метамфетамин, мефедрон, кокаин. Поведение таких людей становится непредсказуемым, потому что наркозависимый анализирует происходящее через призму своего бреда.
К тому же изменилась превалирующая возрастная группа наркозависимых — теперь это всё чаще подростки, которые социально и психологически неустойчивы. Поэтому у них больше осложнений, а последствия становятся заметными и наступают гораздо быстрее.
Психостимуляторы нарушают работу дофаминовой системы и меняют обмен катехоламинов: серотонина, дофамина, которые отвечают за мотивацию и удовлетворение.
Чтобы восстановить равновесие дофаминовой системы, в среднем должно пройти около восьми месяцев. В этот период есть риски изменения настроения: от депрессии до подъемов. Иногда бывает, что прием психостимуляторов на неблагоприятной почве приводит к психическим заболеваниям, например, к шизофрении.
«В Казахстане из не синтетических наркотиков распространены только представители каннабиоидной группы: конопля и анаша, — говорит Андрей. На моей памяти за 20 лет работы с зависимостью от этих веществ было всего четыре пациента. На самом деле, употребление каннабиоидов часто бывает началом, ступенькой к более тяжелым наркотикам. Но не потому что сам по себе наркотик способствует этому, а потому что в такой среде часто культивируется употребление синтетических наркотиков».
В зависимости от стадии болезни человеку может быть нужна медикаментозная помощь, а иногда достаточно социальной поддержки: например, чтобы семья предпринимала шаги к сближению и помогала. Важно понимать, что есть общие протоколы помощи, но бывает много исключений: каждый случай уникальный.
«Первый этап — медицинский. Наша задача — оценить состояние, провести диагностику, вывести пациента из острого состояния и привести организм в порядок. В процессе следующего этапа работаем с семьей, чтобы они могли объективно оценить проблему, понять, что нужно делать и какие шаги предпринимать. После этого наступает реабилитация. Она также проходит в закрытой среде, где человек получает предпосылки для критической оценки своего состояния, чтобы дальше получать определенные навыки и инструменты для комфортной, сознательной трезвости. Далее пациенты ходят к психотерапевту, на группы и так далее» — рассказывает Андрей Владимирович.
Однако при любом хроническом заболевании мы не можем говорить об излечении — только о ремиссии.
Это состояние человек поддерживает, создавая благоприятные для этого условия. Чем дольше существует болезнь, тем больше факторов в порочном круге и, чтобы его разорвать, надо их исключить.
«Биохимия организма изменилась однажды, и в следующий раз для изменения не потребуется так много времени. Другими словами, человек пролечился, стабильное состояние поддерживается, но если нарушить эти условия, если появятся триггеры, которые связывают человека с прежним поведением, то все симптомы болезни возвращаются. Чтобы они проявились, не нужно проходить весь тот путь, который человек впервые прошел. И даже после десятилетней ремиссии, человек может вернуться в прежнее состояние за неделю».
Как говорит врач-психиатр, причины находятся в среде, в которой человек вырос. Также важен период общения со сверстниками. При этом существуют некоторые предпосылки, например, тревожное расстройство. Чтобы компенсировать эти тревожные расстройства, люди могут прибегать к алкоголю и наркотикам — это позволяет полноценно общаться с людьми, чувствовать уверенность в обществе.
Александра, 20 лет:
Я начала употреблять в 13 лет. Не могу сослаться на «плохую компанию» — видела употребление алкоголя и наркотиков в семье. Хотя родители всегда говорили, что наркотики это плохо, у меня не сложилось такого впечатления о марихуане и алкоголе. Поэтому, когда предложили попробовать эти вещества, я уже была готова и заинтересована. К тому же у меня были проблемы в школе: я отлично училась и была умным ребенком, но всегда чувствовала себя немного «другой». Одноклассники пытались травить, а я делала вид, что мне всё равно. Дома об этом не знали: родители развелись и не уделяли мне особо внимания, спрашивали только об оценках в школе. И поэтому, когда я выпила и покурила в компании старших ребят, сразу почувствовала себя в убежище от одиночества и собственной ранимости.
Я употребляла семь лет. Сначала были лёгкие наркотики — алкоголь и марихуана, в 15 лет попробовала психоделики, в 17 познакомилась с синтетическими веществами.
Последние два года прошли в ежедневном употреблении, и легче перечислить то, чего не пробовала, чем обратное. Сегодня мне 20, и я не употребляю никакие психоактивные вещества, в том числе алкоголь.
Я не была похожа на наркоманов из кино. Успевала работать, учиться и заниматься творчеством, поэтому многие люди не подозревали о зависимости. Со временем стала испытывать осуждение со стороны друзей, с которыми впоследствии перестала общаться. С семьей было то же самое. В университете, из которого ушла, не складывались отношения. Помню, как всё время знакомилась с разными людьми: когда долго общалась с одним человеком, он мог заметить, что я употребляю каждый день. В какой-то момент в окружении остались только соупотребители, потому что с ними я не ощущала дискомфорта.
Больше всего от употребления пострадала психика. У меня есть диагноз — пограничное расстройство личности, который проявил себя как раз в 12-13 лет. Один из основных симптомов ПРЛ — компульсивное поведение (любые зависимости, включая пищевую, химическую, игроманию), импульсивные необдуманные поступки. Употребление было следствием расстройства, но также оно очень сильно усугубило уже имеющиеся психические проблемы.
Решение отказаться от наркотиков пришло после похода к психиатру. В последний год употребления я была очень эмоционально неустойчива, перепады настроения стали слишком частыми и интенсивными, мышление было абсолютно нарушено. Физические симптомы тоже были: похудела на десять кило, спала по 5-6 часов в сутки, часто шла кровь из носа и были судорожные приступы. В последние месяцы практически не могла работать, уже ни к чему не стремилась, главной целью было дождаться окончания дня, чтобы получить кайф. Потом я перестала ждать конца и употребляла на работе, и в итоге конечно теряла её.
У меня был пустой холодильник, но зато были наркотики.
Отношения с людьми были как в тумане — просто вечная вечеринка, где есть иллюзия близости. Также был постоянный страх, что меня поймают, заберут в полицию. В целом, жизнь стала адом, ежедневной борьбой за выживание путем употребления.
Я начала бороться ещё в начале последнего года употребления, но тогда думала, что зависимость проходит, если продержусь в чистоте несколько месяцев, потом смогу контролировать употребление. Это иллюзия. Зависимость — это болезнь, и она не проходит. Когда я признала, что не в силах прекратить употреблять сама, то пришла в сообщество Анонимных Наркоманов, и там началось моё выздоровление.
Я была в закрытом учреждении на детоксе, который продлился несколько дней. Мне нравится в сообществе. Там я впервые встретила людей, которые столкнулись с той же проблемой, но нашли силы меняться, и теперь помогают другим. Это и есть выздоровление. Помимо этого, я занимаюсь терапией для лечения пограничного расстройства и иногда встречаюсь с психиатром.
Зависимость — это вообще не про вещества, это про внутреннее одиночество и чувство, что никто тебя не понимает.
Стигматизация безусловно препятствует выздоровлению. В популярной культуре наркоманы представлены грязными, антисоциальными людьми без денег и моральных ценностей, фильмы показывают крайность употребления, поэтому многие зависимые не признают себя таковыми. Даже в наркологии врачи, которые должны помогать, осуждают или читают нравоучения, хотя для зависимого это вредно. От этого они чувствуют ещё больший стыд и отдаление от других, «нормальных» людей. Это провоцирует употреблять больше. Ещё есть стигма насчёт того, что зависимость — это ежедневное употребление инъекционных наркотиков. Я их никогда не пробовала, но зависимая.
Наркоманы, если встают на путь выздоровления, действительно выздоравливают, меняют свою жизнь, становятся совершенно другими людьми, проходят через огромный моральный рост.
У каждого зависимого, который захотел прекратить употребление, есть шанс на новую жизнь, каким тяжёлым ни было бы его состояние.
«При употреблении есть период, когда человек ещё не понимает наркотик, не разбирается в нем и в состояниях, которые появляются после употребления. В этот период окружающие могут заметить, что человек употребляет, а также он может сам обратиться к врачу. Потом формируется система употребления, когда от наркотиков нет последствий, но есть много плюсов. Этот период длится разное время: у кого-то он может занять месяц, у кого-то — годы. Это зависит от социального статуса, физиологического состояния организма и критической оценки самого пациента. Затем наступает следующий этап, когда нарушается организм, начинаются проблемы в семье, обществе и так далее», — объясняет врач-психиатр.
«В Казахстане практикуется принудительная реабилитация. При этом оцениваются два критерия: социальный и медицинский. Близкие пишут заявление районному участковому, он везет пациента в медицинское учреждение, там подтверждают, что у человека действительно есть симптомы болезни. Исходя из этого, административный суд постановляет, что он нуждается в принудительном лечении, обычно это полгода в больнице», — говорит Андрей Владимирович.
«При лечении человек из внешнего мира попадает в другое государство. У пациента весь день расписан: он посещает психотерапевтические группы, у него есть досуг. Так получается сбалансированная система труда, отдыха, занятия собой, сна и питания. Люди попадают к нам в тяжелейшей ситуации при полной потере контроля над своим поведением, а в центре больше узнают про себя, система начинает их формировать», — рассказывает Ольга Смурыгина, заместитель генерального директора клиники «Свободные люди», психолог.
«Зависимость — это не проблема, которую можно решить, ходя к психологу. Нарушение личности происходит на всех этапах развития: био-, психо-, социо-, духовная части. И важно понимать, что психолог поможет разобраться только с психологическими проблемами.
Для реабилитации врачи должны относиться к пациентам как к людям, не делать из этого что-то неизлечимое, ужасное, закоренелое. Также команда должна быть хорошая, они должны понимать, что делают и как любое действие специалиста влияет на пациента, как оно поможет в излечении.
Стереотипов о зависимости много: в обществе все ещё зависимость и наркомания связаны с каким-то моральным дефектом, считается, что это какие-то плохие, распущенные люди со слабой силой воли. Однако это вообще никак не связано, — говорит Ольга.
Я бы сказала, что эти стереотипы влияют на время обращения пациента в клинику. Люди терпят до последнего и не обращаются к специалистам, пока гром не грянет и не случится что-то совсем запредельное.
Одно дело, когда зуб начал слегка болеть и ты пошел к стоматологу, и другое — когда зуб уже развалился и ты всё еще не идешь к врачу.
Из-за стереотипов люди испытывают стыд, думают что реабилитация — это тюрьма или психушка, что там работают звери. Я всегда говорю пациентам, если бы они обратились лет пять назад, многого можно было бы избежать. Зачастую люди обращаются, когда находятся на последней стадии: у них начинается деградация, рушатся отношения с семьей, нет совсем никакого дохода и человек находится в глубочайшей депрессии», — считает психолог.
Антон
Вещества типа алкоголя начал употреблять с 13 лет, чуть раньше — курить, а на тяжелые наркотики перешел в армии. Когда я был в реабилитационном центре и завязал с наркотиками, мне было 29 лет. Употреблял наркотики около 9 лет.
Причина зависимости не в наркотиках, а в том, что приводит к употреблению. Многие ведь употребляют и не становятся зависимыми. Некоторые говорят, что на то, будет ли человек зависимым, влияет плохое воспитание. Но, например, у меня в семье о сексе не говорили и разве это значит, что у меня всю жизнь не будет секса? Это не влияет — я буду все равно искать то, что мне облегчит внутреннюю боль. Зависимость — это такая штука, когда у человека все очень плохо. Помню, мое внутреннее состояние было настолько невыносимое и несопоставимое с реальностью, что, когда попробовал наркотик, подумал, что с этим можно связать свою жизнь. Я никогда так хорошо себя не чувствовал ни при каких условиях: когда получал пятерки в школе, окончил школу, встречался с девушкой — никогда. Мне говорили «не употребляй больше», я слышал «никогда больше не смей себя чувствовать так хорошо». Конечно, притворялся и говорил, что буду исправляться, и это осложняло процесс лечения.
В центре реабилитации я впервые столкнулся с отношением, когда нас считали за людей, не отворачивались, носы не воротили, как с людьми разговаривали и слушали. Это подкупало.
В моей практике был случай, когда отец давал кокаин дочери, когда она стрессовала. Возмутительно, да? Она стала наркоманкой. Но я знаю многих людей, которым запрещали употреблять наркотики, а они все равно стали зависимыми. Дело не в воспитании. Люди говорят: «У них слабая воля», а я говорю: «Давайте посмотрим на тех известных людей, которые рассказали о своей зависимости. Например, Элтон Джон признался, что гомосексуал, когда это было не принято обсуждать, продолжал употреблять наркотики, но не бросил свою карьеру. У него точно была сила воли».
Я не знал, что делать, но понимал, что надо что-то менять, поэтому пошел в реабилитационный центр. Примеров излечения перед глазами не было и я решил пойти к родителям за помощью. Знал, что они будут недовольны, поэтому употребил немного для смелости и пошел к ним. Мне казалось, что окружающие не замечали зависимости, а потом увидел у мамы на тумбочке записанный телефон нарколога. Если я до последнего оправдывал свое употребление — даже когда вен уже не было видно и я заболел гепатитом С — внимание друзей и близких понять и рационализировать было не сложно.
После реабилитации не было тяжело — всё просто ощущалось по-новому.
В отличие от периода, когда употреблял, я стал видеть горизонт и направление своего движения.
Дело в том, что есть стигма о том, что зависимый человек — это преступник. Раньше признать себя наркоманом означало признать себя виновным во всем. Да и сейчас та же система работает.
Я думаю, что главное, чтобы под шумиху о том, что «зависимость — это болезнь, а не преступление» не стали легализовывать все, что можно. Легализация наркотиков, по-моему, не нужна.
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
