Дина Тансари: Почему дело Томирис Байсафы — горе не одной семьи, а целой страны?

Отсутствие серьезного и крепкого законодательства по защите прав человека, а именно — защите женщин от насилия и домогательств, защите детей и малолетних от сексуальных домогательств — порождает вот такие преступления из-за понимания безнаказанности и вседозволенности, когда одному человеку можно больше, чем другому. 

Все понимают, что сын (Меджидов — прим. ред.), которого подозревали в убийстве Томирис, принадлежит к определенной касте людей, а его отец имеет такой уровень связей, что нашел покровителей. 

Думать о том, чтобы состоялся справедливый и честный суд, не очень получается. В наше время, в XXI веке, деньги, власть и положение в обществе имеют гораздо больший вес, чем человеческая жизнь. В данном случае — жизнь молодой девушки, которая приехала из Казахстана.

Для многих россиян мы просто гастарбайтеры, которых не воспринимают всерьёз. В России, кто бы и что бы не говорил, наши азиатские страны очень часто подвергаются нападкам, например, та же Манижа, которая заявляет  о том, что борется за права женщин, но осуждается из-за своей национальной принадлежности.

В первую очередь, я вижу, что  здесь есть очень серьезные пробелы с законодательством, когда ситуацию доводят до уголовного тяжкого преступления, когда есть множество сигналов о том, что до человека домогаются, преследуют и угрожают, виновные остаются безнаказанными, а безнаказанность порождает новые преступления. 

Элементарно в Казахстане до сих пор не работает закон о бытовом насилии: у нас декриминализованы побои, а сломанное ребро, нос, челюсть, рука, нога — тяжелые травмы — классифицируются как причинение легкого вреда здоровью. В этом случае суд выносит всего лишь предупреждение. 

Пример — Сымбат Кулжагарова, которую муж преследовал и избивал. У нее был перелом ноги, тогда дело дошло до суда, а суд вынес ему предупреждение. После этого предупреждения девочка совершила, по версии следствия, самоубийство. Но родственники девушки уверены, что это было убийство. Сымбат Кулжагарова просто била в набат, кричала на всю страну и просила помощи, тем не менее никто ей не помог, а никакие законы не смогли спасти эту девочку от гибели. 

Сейчас я нахожусь в Грузии и вижу, как развиваются события в деле Асель Айтпаевой и нахожу колоссальную разницу в работе следственных органов Казахстана и Грузии.  Следствие здесь сотрудничает с адвокатами, журналистами, свидетелями, а процесс не держится в тайне. Здесь все открыто и доступно. Понятно, что некоторые детали экспертизы или фотографии дела не публикуются в СМИ, но то, что можно сказать людям, чтобы прояснить ситуацию, анонсируется. 

Практически во всех СМИ Грузии, каждый блогер и каждый активист писали неоднократно об этом деле. И еще там не пытаются заткнуть рот правозащитникам, обвинить их в том, что они хайпуют на этом. Грузинская общественность массово порицает насилие, не разделяя горе по гендеру, не говоря «а зачем она поехала туда?» и «сама виновата». За счет обвинения жертвы происходит обесценивание человеческой жизни. Нужно быть идеальным человеком, чтобы над тобой не совершили преступление, нужно быть абсолютно чистым и невинным, по мнению казахстанской общественности, соблюдать все правила приличия, быть нормально одетым, почитать взрослых и только тогда тебя не убьют и не изнасилуют — это такое страшное заблуждение. 

В самый разгар трагедии о деле Асель каждый час давали новости. Я  была вынуждена убегать и прятаться от журналистов, потому что они вычисляли всех, кто так или иначе был причастен к делу Асель Айтпаевой, потому что знали, что в Грузии правозащитница из Казахстана. У них абсолютная свобода слова и абсолютная демократия, когда журналисты могут спокойно обнародовать вещи, которые они добыли, благодаря своей журналистской деятельности и правам. 

Материалы, собранные по делу Асель, были опубликованы во всех местных СМИ. С делом Томирис Байсафы очень сложно: осталась её мама, которая пошла во все инстанции, действовала в правовом поле, обращалась к президентам двух стран, омбудсменам, правоохранительным органам, искала справедливости, и, к сожалению, не нашла ее в суде. 

Я не верю, что молодой человек, которому предъявили обвинения, невиновен. Мое мнение, что этот человек виновен, ведь были доказательства, но тем не менее суд присяжных посчитал его  невиновным. У нас в Казахстане тоже были такие уголовные дела в Казахстане, когда очевидное преступление оправдал суд присяжных. Здесь нельзя винить суд присяжных, здесь нельзя винить никого: есть система. 

Я не знаю, как устроены суды в России, но в Казахстане суды присяжных отличаются от традиционных. В первую очередь, тем, что присяжным не дают полную информацию по делу, чтобы исключить возможность субъективного мнения.

Например, у нас была ситуация, когда суду присяжных запретили озвучивать информацию о педофиле с диагнозом педофилия, с заключением специалиста, что он опасен для общества, потому что боялись предвзятого мнения. Почему тогда показания специалиста показали суду, но не показали суду присяжных?  

Таких моментов много: например, суду присяжных нельзя говорить о том, был ли подсудимый ранее осужден, чтобы опять же не сложилось предвзятое мнение. Получается, судья может профессионально оценить все данные, дать объективную оценку, а суд присяжных не может, но зачем тогда он нужен? Зачем мы доверяем суду присяжных свои судьбы? В судебной и законодательной системе очень много вопросов и пробелов, поэтому мы не можем найти там справедливости.

Очень сочувствую маме Томирис и надеюсь, что-когда нибудь наше законодательство приведут в норму в соответствии с Конституцией, ведь именно она провозглашает, что у казахстанцев равные права, что каждый человек защищен государством, а по факту приходится просить защиты у президента, омбудсменов, СМИ и посторонних людей.