1 декабря в Казахстане состоялась премьера дебютной кинокартины казахстанского клипмейкера Айсултана Сеитова «Қаш», снятой при поддержке студии QARA. На создание фильма ушло около двух с половиной лет.
Сюжет драматического хоррора повествует о непростом периоде колонизации и голодоморе 1930-х годов. Главный герой — могильщик Исатай — отправляется по бескрайней степи в ближайший город, чтобы попросить о помощи для своего аула и встречает странника, который показывает ему путь, ведущий в никуда.
Одним из первых зрителей «Қаш» стал российский кинорежиссер и сценарист Кантемир Балагов, который высоко оценил проделанную работу и поздравил Айсултана с выходом дебютного кино. В преддверии этого редакция Степи поговорила с Айсултаном Сеитовым и Кантемиром Балаговым об истории появления идеи фильма, сложности перехода от клипов к кино и наоборот, тонкостях взаимоотношений режиссера с кастом, особенностях фестивального кино и будущих планах Айсултана на казахстанский кинематограф.
Кантемир: Прости за банальный вопрос, конечно, но как тебе в голову пришла идея снять кино на такую тему? Первый фильм — это важный шаг и, как правило, он представляет собой что-то связанное с твоим жизненным опытом. В твоем случае же все иначе.
Айсултан: Наверное, этого знания мне и не хватало. Мне всегда говорили, что в первый фильм ты максимально прячешь весь свой жизненный опыт и багаж и демонстрируешь его в картине. Именно поэтому тебе сполна хватает запала делать настоящее кино.
У меня было не так , потому что мое представление о кинематографе до и после производства «Қаш» — это абсолютно разные вещи. Наверное, если рассматривать кино как проекцию внутренних эмоциональных переживаний, то для этого больше подойдет второй фильм, идея которого сейчас зреет у меня.
Что касается дебюта, то в моем случае все вышло так. Мне всегда хотелось снять полноценное кино, но сначала меня занесло в клипмейкинг, где я довольно комфортно себя ощущал. После я смог переехать в Штаты и продолжать заниматься клипами, но в какой-то момент понял, что пора вернуться на путь истинный. В 2018 году в США я познакомился со сценаристом Аблаем Нурманбетовым. Мы жили вместе и начали писать короткие метры, но вскоре случился ковид, жизнь будто остановилась и у меня появилось время подумать.
Размышлять о полном метре было страшно, потому что я вообще ни в чем не разбирался — не было понимания о драматургии или постановке сцен. Все знания, которыми я обладал, были получены на первом курсе моей киношколы, но при всем этом мной двигало большое желание снимать. Я понимал, что пора делать первый шаг и сказал себе: «Да, будет тяжело, но надо через это пройти».
С самого начала у фильма была формула — я хотел рассказать историю о заблудившихся в степи людях. Постепенно пришел к мысли: «Что такое ландшафт Казахстана? Это степи. Могу ли я снять фильм о лабиринте, в качестве которого использую степь? Могу». На тот момент уверенности в себе хватало.
Мне нужна была история, в которой существуют персонаж А и персонаж Б. Второму нужно что-то, что есть у первого, но первый не хочет ему это отдавать.
Кантемир: Как появился исторический бэкграунд?
Айсултан: В тот период меня дико вдохновляло, что на международных экранах стали чаще появляться фильмы с культурными кодами.
Сильное влияние оказало корейское кино, которое помогло прийти к тому, что можно быть и оставаться тем, кем ты являешься — казахом — и снимать при этом интересное всему миру кино.
Однажды мой близкий друг рассказал историю из детства его дедушки. Во время голодомора его старший брат сбежал из аула вместе с мальчиком и нес его через степь на протяжении трех дней, чтобы отдать в детский дом. Не могу сказать, что только это стало основой, но эта история уж точно является одной из тех, что выстроили фундамент фильма. Так зародился скелет сюжета про путников в степи, после чего мы стали «лепить» начало и финал истории.
Еще летом я понял, что не хочу выпускать «Қаш» в московский прокат, но было бы интересно показать картину людям, живущим в Астрахани, Омске, Бурятии и другим народам-меньшинствам, для которых особенно актуален деколониальный месседж, заложенный в фильме. Пока было принято решение выпустить картину в широкий прокат только в Казахстане, и сейчас его можно посмотреть в любом кинотеатре страны.
Кантемир: На самом деле, можно позавидовать твоей смелости снимать первый фильм с историческим сюжетом, костюмами, да еще и в степи. Я бы побоялся этого.
Айсултан: Изначально мои побуждения были просто «хочу снимать» и «надо пройти через этот барьер». Сейчас с опытом, полученным после фильма, я понимаю, что 500 раз отмерил бы прежде, чем согласиться на подобное.
Но я верю, что в кино есть много судьбоносных факторов и некоторые вещи предрешены заранее. Если бы не этот опыт, я бы никогда не пришел к тем выводам, которые сделаны.
Кантемир: Степь — это отличное окружение для актеров, где нет отвлекающих факторов. Долго ли ты искал подходящий каст?
Айсултан: Я всегда мечтал поработать с Еркебуланом Дайыровым. Если у меня появлялась мысль снимать полный метр, то его имя и образ всегда возникали следом. Я видел его в других картинах и замечал жизнь в его глазах, даже когда он играл абсолютно брутальных персонажей. Можно сказать, что сценарий был написан под него и никаких альтернативных актеров именно на его роль в голове не было.
Когда мы приступили к съемкам, я понял, что Еркебулан — абсолютный гений. Он естественно чувствовал себя на площадке, умело обращался с ребенком, схватывал все на лету и по большей части помогал мне режиссировать работу с актерами. Мне порой казалось, что Султан Нурмуха, вообще не понимает, зачем я нужен на площадке, ведь любое слово Еркебулана было для него законом. Я пытался сдружиться с мальчиком, но его сердце покорил Еркебулан.
На самом деле шансов провалиться было миллион.
Но я влюбился во всех актеров. Например, после работы с Толганай Талгат я загорелся идеей написать сценарий для отдельного фильма, где она сыграла бы главную роль. Все сошлось так, что каждый актер находился ровно на своем месте.
Кантемир: Как ты думаешь, теперь это твой принципиальный стиль — работать только с профессиональными актерами или это особенность дебютного фильма? Рассматриваешь ли ты в дальнейшем работу с уличным кастом, например?
Айсултан: После работы с актерами ты понимаешь, что такое настоящее кино. Когда режиссер берет человека «с улицы», в первую очередь, он устраивает челлендж себе — никогда не знаешь, получится ли направить работу непрофессионального актера в правильное русло. Внутренний интерес к стрит-касту есть, но сложность заключается в том, что многие люди «с улицы» просто не понимают, как устроен съемочный процесс, и порой совсем к нему не готовы.
Кантемир: Непрофессионалы могут выдать нечто особенное, потому что они не окаменевшие, в них сохранилась жизнь и органика, воспроизвести которые актеру очень сложно. Но ты прав, есть и минусы, поэтому нужно отталкиваться от того, что лучше для истории, которую ты показываешь в фильме.
Айсултан: После «Қаш» и момента, когда ты нащупываешь тот или иной дубль, я загорелся желанием работать именно с актерами. А какую роль играет импровизация! Мы вырезали целые сцены, прописанные в сценарии, потому что они оказывались ненужными благодаря импровизации актера, который одним движением закрывал контекст определенной сцены в предыдущих кадрах.
Кантемир:
Именно поэтому умение монтировать на бумаге — одно из самых важных качеств для режиссера.
Айсултан: Полностью согласен, ведь оказывается, что столько прописанных на бумаге вещей не работают в жизни.
Это одна из главных мыслей, которая сохранилась в голове для моего второго сценария — один правильный взгляд или ухмылка актера могут убить контекст всей следующей сцены.
Кантемир: В скором времени, видимо, жизнь в Лос-Анджелесе заставит меня начать снимать клипы. У меня есть страх того, что я приду делать клипы как человек из кино. Сниму что-то, и в итоге это будет выглядеть чересчур кинематографично. Плюс это или минус — сложно сказать. Был ли у тебя страх того, что клипмейкерство перенесется на кино? Или, наоборот, были моменты, когда этот опыт тебе помог?
Айсултан: Я начал рисовать раскадровку к фильму еще в 2020 году и сейчас понимаю, что где-то абсолютно вылизывал и идеализировал картинку, ставя форму выше содержания. Как оказалось, эта привычка, заимствованная из процесса работы над рекламными или музыкальными видео, не всегда применима к большому кино. После монтажа я абсолютно по-другому ощущал кадры и уже намного больше искал в них жизнь нежели композицию.
Отвечая на твой вопрос, кинематографичные клипы, в которых есть жизнь, — это не плохо. Красивых клипов снимаются тысячи, но тех, которые показывают жизнь, — единицы. И именно они остаются в нашей памяти.
Кантемир: Это еще зависит от исполнителя. Если кто-то готов экспериментировать, то второй — нет, или наоборот.
А короткая форма даже сложнее, чем полный метр, ведь времени мало, а сказать нужно не меньше.
Айсултан: При этом я считаю, что в короткой форме меньше прессинга. Мне самому интересно использовать короткие истории для передачи настоящей жизни, потому что клипмейкинг для себя я еще не закрыл.
Кантемир: Мне кажется, что выверенность композиции, характерная для клипмейкинга, в какой-то степени может помочь фильму. Например, в «Қаш» ты передаешь так называемый «предголодный обморок» не через актеров, которые хватаются за животы и всем своим видом показывают, что они голодны, а через формы: бред, сон, оазис. Это работает и помогает фильму.
Айсултан: В клипмейкинге допустимо поиск красивого ставить выше, чем поиск живого. Но в работе над фильмом, особенно на стадии монтажа, я начал понимать, что мы отсняли много красивых кадров, которые они никак не двигают историю дальше, поэтому мне приходилось от них отказываться.
И тут со мной произошел свитч, потому что в клипмейкинге ты никогда не отказываешься от красоты — наоборот, весь клип представляет собой сборку визуально ярких и четко выстроенных кадров.
В кино же меня теперь тянет в другую сторону — к сути самого фильма.
Мне нравится, что, задумываясь о своей второй картине, я в первую очередь думаю о его идее, персонажах и жизни, а уже потом — о технических аспектах. Во время съемок дебютного фильма эти два момента шли параллельно, потому что я задумывался о том, как сделать кино визуально привлекательным. Сейчас это последнее, чего мне хочется.
Кантемир: Да, это принципиальная разница. Я ловлю себя на мысли о том, что, когда мы снимали «Дылду», то хотели намеренно испортить изображение и сделать его «грязным». Как по мне, если в изображении есть дефект, то это вызывает больше доверия — как с людьми.
Айсултан: Про человека без дефекта ты думаешь «какой-то ты слишком идеальный».
Кантемир: В клипах это никогда не работает. Клипы — это в большей степени коммерческий продукт. Кино, конечно, тоже, но мы все равно делаем его для того, чтобы обсудить то, что нас волнует и вступить в диалог со зрителями, которым это интересно.
Айсултан: Клипы дарят быструю эмоцию. Это очень свободная и гениальная форма, которая в ближайшее время будет еще больше развиваться. Сейчас много разных артистов экспериментируют с визуалом, желая выделиться среди остальных.
Кантемир: Ты самостоятельно продюсировал свое кино?
Айсултан: В нас поверили независимые инвесторы, которые никак не связаны с кинематографом.
Этим я обязан своему статусу, который, благодаря бэкграунду клипмейкинга и интервью с Юрой, привел к тому, что многие люди готовы поддерживать мои идеи и амбиции.
Именно с такими людьми я познакомился в 2020 году, и они подарили мне веру и полную свободу, за что я невероятно благодарен. Теперь у меня есть цель — вернуть им все, что они в нас вложили, поэтому я так заинтересован в успешном прокате «Қаш».
Продюсированием фильма занимался мой друг и коллега Еркебулан «Кеша» Куришбаев, с которым мы знакомы очень давно. Я доверил ему быть мостом между мной и инвесторами, а сам продюсировал фильм с креативной точки зрения, и вот по сей день сижу и выбираю, какой из постеров заявить первым или какую афишу залить в инстаграм сторис Qara Studios, то есть стараюсь мониторить все. У меня есть мнение и желание контролировать процесс подачи фильма от начала и до конца.
Кантемир: А европейские фонды для получения финансирования не рассматривались?
Айсултан: Я считаю, что ни один европейский фонд не поддержал бы нас, потому что ни у меня, ни у моего продюсера пока нет больших имен. Мы в кино — дебютанты.
Но я думаю, что у нас есть большие шансы заявить о себе на американском рынке, которому будут интересны коллаборации с нами после того, как мы сможем показать им наш первый фильм. Да и к тому же затраты у нас совершенно неамериканские.
*смеются*
Кантемир: Ты рассматриваешь в ближайшем будущем создавать кино в США или планируешь делать его только в Казахстане? Я сам до начала войны планировал создавать фильмы про Северный Кавказ и мы даже хотели переехать из Москвы в Нальчик, чтобы жить ближе к своему комьюнити. Внутри есть щемящее желание снимать об этом.
Айсултан: У Пон Чжу Хо есть отличный фильм «Окча», в котором сохраняется идеальный баланс между США и Кореей, где все корейцы говорят на корейском, а американцы — на английском, и в целом Америка показана не в лучшем свете.
Не то чтобы моей целью является выставить США в плохом свете, но, если бы мне предложили снимать фильм о том, как крута Америка, я бы на такое не пошел.
Я жил в Лос-Анджелесе в 2021 году, не всегда чувствовал себя на своем месте и понял, что для меня, как для режиссера кино, невозможно быть оторванным от корней и адаптировать свои идеи и сценарии под другую культуру. В таком случае я буду чувствовать себя плохо.
Понимаю, это теперь привилегия, которую забрали у вас, но снимать фильмы на родине, представлять их по всему миру и возвращаться домой — это моя цель.
Например, если мне, гипотетически, предложат снимать четвертую «Дюну», то моим условием будет взять с собой, как минимум, Толганай и Еркебулана. Только такие коллаборации я смогу принять. Знаю, что не смогу стать американцем или европейцем и до конца принять их ценности, потому что, снимая на той или иной земле и говоря про персонажей оттуда, я должен иметь какую-то связь с этим местом. С США такой связи нет.
Кантемир: Мне кажется, в этом есть какая-то категоричность. Существуют общечеловеческие истории, которые будут понятны каждому.
Айсултан: Если есть необходимость, то, конечно, можно снимать о том, что понятно и знакомо каждому человеку во всем мире, но мое личное желание заключается в другом.
Раньше у меня была цель переехать и жить в США, пробовать себя там, но, опять-таки, чем дольше я находился там и чем больше мирился с мыслью о том, что здесь мой новый дом, тем больше чувствовал свою непохожесть и отторгал это.
Кантемир: Я понимаю твои чувства, потому что Лос-Анджелес — город, в котором ты четко ощущаешь свое одиночество.
Айсултан: Конечно, нельзя загадывать. Может, через год меня пригласят туда поработать, скажут «Айсултан, мы купили сценарий, который только ты сможешь сделать, но в нем нет казахов из Казахстана». Вдруг после прочтения это вызовет у меня эмоции, и я скажу «Почему бы и нет».
Кантемир: Что ты планируешь делать дальше?
Айсултан: Отдыхать. Раньше во время отпуска я всегда был в телефоне и на связи, а вокруг постоянно создавался какой-то движ, который мотивировал меня добиваться успеха дальше. Это заставляло меня не останавливаться ни на минуту, и я никогда не понимал людей, которые говорят, что не любят работать.
«Қаш» так сильно измотал меня, при этом подарив ощущение жизни и мира и открыв новые перспективы, что в моих планах просто пожить.
Под этим я подразумеваю пройти какие-то эмоциональные этапы взросления и принятия определенных вещей вне работы.
Если говорить про совсем большие планы, то это большое путешествие по местам, в которых я всегда хотел побывать, чтобы найти ответы на внутренние вопросы. А потом стартовать со вторым фильмом.
Это желание обусловлено еще и экзистенциальной пустотой после фильма, когда ты не понимаешь, что в принципе хочешь делать дальше.
Кантемир: В такие моменты задумываешься о ценности кино. Я считаю, очень важно соблюдать «гигиену» во всем и следить за тем, что ты смотришь, потому что при просмотре отдельных фильмов неизменно задаешься вопросом «Зачем все это? В мире и без меня так много кинопродукта». А потом находишь фильм, который тебя вдохновляет, и понимаешь, что все-таки какой-то смысл в этом есть.
Айсултан: После опыта создания своего кино понимаешь, что волшебной формулы нет и отношение к фильмам полностью меняется, становится более открытым. Даже если кино мне не нравится, я смотрю его с большой благодарностью, понимая, что людям хватило запала, здоровья, энергии, желания и жизни это снять. Они в это верили, делали и осуществили.
Кантемир: Я пытаюсь искоренить в себе отношение к фильмам «нравится» или «не нравится», ведь кино — это не математика, тут все субъективно. Уважение к чужому труду необходимо, особенно если ты сам режиссер и лучше всех остальных понимаешь, сколько слез, сил, пота и крови было вложено в этот проект.
Мне запомнилась цитата: «Режиссура — это путь из плохих фильмов, но иногда тебе везет и ты снимаешь хорошее кино».
Айсултан: Ты веришь в судьбоносные вещи во время производства фильма? Для меня это процесс, во время которого происходит столько случайностей, которые дают тебе ту или иную картинку, что иногда думаешь, будто они вовсе не случайны.
Кантемир: Я вообще считаю, что все, чем мы должны заниматься на площадке, это уловить магию и чудо — сделать это можно только тогда, когда у тебя нет контроля над происходящим и когда происходят не прописанные в сценарии вещи.
Айсултан: Да, иногда на площадке что-то происходит само по себе. Например, даже временной период, в который сейчас выходит «Қаш», не был задуман изначально, так просто вышло. А последнюю сцену я вообще планировал удалить три месяца назад, потому что финал планировался абсолютно другим.
Мне тогда сказали: «Иногда просто позволяй фильму самому вести тебя».
Кантемир: Когда ты снимаешь такие фильмы, как «Қаш», любовь и признание твоего народа значат очень много. Но фестивали, как по мне, тоже важны. Пусть там богатые люди в смокингах на красных дорожках смотрят на то, как тяжело приходится бедным людям, но взамен ты получаешь возможность показать свой фильм гораздо большему количеству людей.
Таким образом ты наносишь свою родину на кинематографическую карту мира.
Айсултан: Сейчас я в предвкушении и не знаю, чего ожидать. Я всегда хотел, чтобы мои фильмы смотрели дома, не было цели попасть на фестивали, потому что для меня самый главный зритель — наши люди. Понимаю, что для многих ребят работает наоборот: ты завоевываешь признание за границей и с этим статусом возвращаешься домой, где твой фильм становится ценным, потому что его ценят за рубежом.
Такой сценарий не для меня. Я считаю, это трагедия — когда твой фильм не смотрят дома.
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
