Куат Акижанов — доктор социальных и политических наук (University of Bath, Великобритания), магистр государственной политики и управления (Manchester University, Великобритания); магистр права (University of Virginia, США), ассоциированный профессор КАЗГЮУ, эксперт в экономике с 15-летним стажем государственной службы.
— Наверняка проблема социально-экономического неравенства в Казахстане обсуждалась и раньше. Как вы считаете, почему проблема до сих пор актуальна? И почему вы начали изучать эту тему?
В этом-то одна из основополагающих проблем — вопросы социально-экономического неравенства никогда не рассматривались в Казахстане, не изучались и, соответственно, не решались ни на практическом государственно-управленческом уровне, ни на исследовательско-академическом.
Я не помню, чтобы в правительственных стратегических документах и программах когда-нибудь рассматривались вопросы неравенства в доходах и имуществе, равномерном распределении богатства и экономической демократии. Подозреваю, что для некоторых сама формулировка звучит странно.
Второй аспект игнорирования вопросов неравенства и распределения доходов — и во многом объясняющий первый — заключается в том, что в Казахстане, как и во многих странах мира, социально-экономическое неравенство в доходах вообще не рассматривалось как проблема. А как мы знаем, если некий вопрос не стоит на повестке дня, то и не решается.
— А что у нас с уровнем достатка?
В Казахстане сейчас по многим параметрам мы вернулись в капитализм начала XX века — эру колоссального имущественного расслоения. По данным компании международной сети фирм, предоставляющих аудиторские, налоговые и консультационные услуги «KPMG» от 2019 года, в нашей стране 50 самых богатых людей владеют примерно 50% совокупного богатства всего взрослого населения или 16% номинального ВВП.
В Российской Федерации, по данным банка Credit Suisse от 2014 года, богатейшие 10% россиян контролировали 85% национального богатства. В США с 1980 по 2013 годы доля верхнего квинтиля (20% самых богатых) выросла с 44% до 51% национального дохода.
Чтобы «подсластить пилюлю», основное внимание в экономической науке и практике уделяется борьбе с бедностью. Но при этом последние 40 лет упускалось из виду, что неравенство — это и есть один из основных источников бедности.
Как утверждают ведущие мировые ученые и эксперты (в том числе Всемирного Банка), не решив вопросов неравномерного распределения доходов, не решить проблемы растущей бедности. Кроме того, само по себе неравенство — это источник и первопричина многих социально-экономических бед любой страны.
Эксперты с мировым именем, профессоры экономики Бранко Миланович, Джозеф Стиглиц и Энтони Аткинсон доказывают, что низкий уровень неравенства, то есть справедливое и равномерное распределение общественного пирога, даже важнее, чем инвестиционный климат и рост ВВП.
Ведь в странах с высоким уровнем неравенства существуют всевозможные «болячки»: от высокого уровня преступности до подростковой беременности, от вывоза капиталов и «утечки мозгов» до роста наркомании и суицидов.
При этом неолиберальная экономическая доктрина всегда трактовала неравенство как благо: это своего рода конкуренция, которая должна развивать рынок и отдельных индивидов. На деле же это привело к деиндустриализации в развивающихся странах, захватыванию власти плутократией в демократических странах и деградации человеческого капитала.
— Какие факторы влияют на социально-экономическое неравенство?
Таких факторов, конечно, много и их надо рассматривать как сложную взаимосвязанную череду механизмов, действующих в социальном и экономическом измерении.
По отдельности рассматривают такие факторы как: уровень образования (количество лет, проведенных в школе и вузе), глобализация, либерализация финансовых рынков, уровень юнионизации (членство в профсоюзах) в стране, этническое происхождение и т.д.
Но надо понимать, что это, в первую очередь, политический вопрос, затрагивающий множественный спектр государственного управления, политического и экономического режима.
Что толку от роста ВВП в 7-10%, если при этом не создаются новые производства и не растет уровень зарплат, а плата за обучение в вузах повышается без улучшения его качества.
Поэтому я рассматриваю вопрос социально-экономического неравенства с точки зрения политической экономии или достижения более-менее эгалитарного распределения богатства. Это всё касается развития современного капитализма и выработки соответствующей модели развития, стоящие на стыке экономики, истории, социологии и политологии.
К примеру, в научной литературе давно используется термин «прекариат» вместо обозначения среднего класса богатых стран. Этим термином обозначают категорию населения, чьи доходы и занятость не являются постоянными, ненадежны и нестабильны (precarious — ненадежный, случайный — прим.ред). И количество такого населения даже в развитых странах постоянно растет.
В Казахстане и в целом в регионе Центральной Евразии мы имеем феномен «работающих бедных». Раньше считалось, что если у человека есть специальность, некий уровень квалификации и работа, то он не будет бедным.
Сейчас мы наблюдаем иную картину. Как и во всем мире, заработная плата является основным источником средств существования для абсолютного большинства казахстанцев. Однако доля оплаты труда в ВВП страны не превышает 30% и даже снижается. В странах с высоким уровнем благосостояния удельный вес оплаты труда в ВВП доходил в лучшие годы до более, чем 85% (Швеция, Австрия) и сейчас в среднем не ниже 60%.
Здесь важно понимать, что далеко не обязательно сначала становиться богатой страной, а потом повышать зарплаты своему населению, как утверждают мейнстримные экономисты. Богатые страны стали богатыми потому, что повышали уровень заработной платы своим гражданам. А это, как я уже сказал, политические вопросы. Не случайно, в богатых странах с низким уровнем экономического неравенства традиционно высокий уровень юнионизации населения (блага экономического роста страны для граждан).
— Как бы вы могли охарактеризовать современное социально-экономическое состояние нашей страны?
Казахстан — страна, завершившая переход от социализма (с 1991 года) к капиталистическим формам политического и социально-экономического устройства с несколько противоречивыми результатами.
Наш уровень доходов классифицируется как выше среднего. Однако мы знаем, что наш уровень ВНД (валовый национальный доход или по-старому, валовый национальный продукт) на душу населения достиг пика в 12,080 долларов США в 2014 году, а к 2019 опустился до 8,820 долларов США. Это очень существенное снижение.
В рейтинге Индекса человеческого развития (ООН) мы входим в список стран с «очень высоким уровнем человеческого развития» (51 место), куда также входят, например, Россия (52) и Румыния (49). И это хорошо!
Но посмотрите, сколько нам нужно еще сделать, чтобы приблизиться к таким странам, как Германия или Исландия. Наша экономика носит рентный характер: основной доход мы получаем от экспорта природных невозобновляемых ресурсов.
Если в 2001 году доля доходов нефтегазового сектора в общем объеме экспорта составляла 53%, то к 2014 эта доля увеличилась до 77%. Хоть во всех стратегических документах страны с 90-х диверсификация экономики признавалась важнейшим приоритетом, «проклятия ресурсов» мы не избежали. И такой характер экономики также негативно влияет на уровень бедности и неравенства в доходах. Последнее, кстати, по многим наблюдениям, также росло во время нашего кратковременного экономического бума в 2000-2008 годы, вызванного ростом цен на сырье.
Это доказывает неустойчивый и периферийный характер нашей экономики, так называемый «рост без развития». ВВП рос, но блага от этого роста перепадали не всем — в основном 10-20% верхней прослойки городского класса. В посткризисный 2008 год мы стали свидетелями, когда «прибыль приватизировалась, а частные долги обобществлялись». А это и есть перераспределение общественного пирога, только снизу вверх.
— Почему в Казахстане, где есть множество богатых природных ресурсов, различных социальных и экономических программ для граждан, социальных уязвимых слоев населения не становится меньше?
Это «ресурсное проклятие» — достаточно хорошо изученный феномен в научной литературе. В странах, зависимых от экспорта природных ресурсов, развивается «голландская болезнь». Приток нефтедолларов укрепляет национальную валюту и это вроде как положительно сказывается на покупательной способности населения, но слишком сильная местная валюта делает неконкурентоспособным местное производство, так как дешевле становится покупать импортное и перепродавать его в наших многочисленных торговых домах и на базарах.
Есть и другие факторы, объясняющие отстающее развитие богатых ресурсами стран.
Например, в большинстве таких стран элита не заинтересована в создании политических институтов, способствующих: 1) контролю за справедливым распределением природной ренты; 2) созданию механизмов при которых население имеет расширенные экономические возможности.
Такие политические режимы вынуждены по конъюнктурным соображениям время от времени покупать легитимность — проводить съезды «мирового значения», олимпиады, экспо, «распечатывать» накопительные или национальные и пенсионные фонды и т.д.
Вот ещё пример. Создали Национальный Фонд — отличная идея, заключающаяся в создании механизмов по стерилизации излишков валюты (для избежания «голландской болезни») и накопления для будущих поколений. Но ни с той, ни с другой стороны с задачами фонд не справляется.
В 2010 году четыре крупнейших частных банка страны в рамках «стабилизационной программы» получили из Национального Фонда Республики Казахстан 9 млрд долларов из 10 (9,5% ВВП). Это тоже пример перераспределения общественных ресурсов.
Напомню, бесконтрольное финансовое дерегулирование, пролоббированное казахстанскими банками в начале нулевых, способствовало притоку иностранных займов по банковским каналам, созданию жилищного пузыря и таким образом перегреву экономики.
— Какие у нас есть стратегии развития по искоренению социально-экономического неравенства? Почему меры государства по развитию благосостояния граждан не работают?
Для начала надо научиться ставить честный диагноз. Ни одни врач не будет лечить онкологическое заболевание, не убедившись, что это рак.
На самом деле, многие проблемы социально-экономического характера в принципе уже известны. Но их признание — это политический вопрос. Одними технократическими мерами не обойтись. А что мы имеем? Даже поверхностный анализ разработанного Агентством по стратегическому планированию и реформам Национального плана развития РК до 2025 года выявил, что проблемы социально-экономического неравенства, связанного с вопросами распределения и перераспределения ресурсной ренты и общественного пирога, якобы не существует в Казахстане.
Это в документе просто не обсуждается. Это вопиющий пример то ли игнорирования проблемы, то ли ее непонимания.
И это в то время, когда практически все ведущие политические лидеры (президенты, премьер-министры), научное и экспертное сообщество в последние 10 лет наконец-то признали и, как говорят англичане, «вытащили вопросы экономического неравенства из холода».
Сколько книг в последние годы опубликовано на эту тему. Опубликовано учеными, которые писали об этом в научных журналах и правительственных отчетах, а теперь популизируют эту проблему через просвещение населения. Достаточно вспомнить такие бестселлеры, как «Капитал в XXI веке» Томаса Пикети, «Великое разделение. Неравенство в обществе или что делать оставшимся 99% населения» Джозефа Стиглитца и «Великий уравнитель» Вальтера Шайделя.
— Получается, социально-экономическое неравенство — это глобальная проблема. Она должна решаться всем миром одновременно или каждая страна должна бороться с этим отдельно?
Растущее неравенство в доходах — глобальная проблема, присущая таким разным странам, как Казахстан и США, Россия и Бразилия. Авторитетная неправительственная организация Oxfam отслеживает эту ситуацию в последние годы и приводит поразительные данные.
В 2015 году 62 самых богатых человека в мире владели таким же богатством, как 3,6 млрд человек по сравнению с 388 людьми в 2010 году. Их богатство увеличилось с 2010 года на 44% или 542 млрд долларов, в то время как состояние беднейших 50% населения мира упало на 41%, или более, чем один триллион долларов.
К 2016 году всего восемь самых богатых людей мира обладали таким же богатством, что и беднейшая половина населения планеты, а остальную часть богатства земного шара контролирует 1% богатеев. За двенадцать месяцев 2017 года доходы мировой элиты увеличились на 762 млрд долларов, чего было достаточно, чтобы семь раз искоренить крайнюю бедность. В период с 2006 по 2015 годы доходы работников росли в среднем всего на 2% в год по сравнению с 13%-ным ростом для миллиардеров.
— Какие есть примеры успешного решения социально-экономических проблем в других странах мира?
В современной экономической истории, конечно, выделяются так называемые «азиатские тигры»: это послевоенная Япония, Сингапур, Южная Корея, Тайвань 50-60-хх гг., а сегодня Китай. В список можно добавить Малайзию, а также скандинавские страны, которые не были богатыми в 1940-1950 годы.
В 1961 годовой доход южнокорейца составлял 82 доллара, тогда как в Гане — 179 долларов. Менее чем за 30 лет Южная Корея добилась беспрецедентных успехов по большинству параметров социально-экономического развития. Примеры можно продолжать, но у всех на устах южнокорейские компании, экспортирующие высокотехнологичную продукцию. В научной литературе «азиатских тигров» объединяет концепция developmental state — государство развития.
После Второй мировой войны сначала разрушенная Япония, затем остальные «тигры» следовали примерно одним рецептам. Политика экономического национализма, совмещающая агрессивную индустриализацию, активную роль государства, которое применяла индикативные пятилетние планы развития, с ведущей ролью конкретных министерств/агентств. В Японии это легендарное MITI — министерство международной торговли и индустрии; в Южной Корее — министерство экономики. Профессиональный бюрократический аппарат сыграл одну из ключевых ролей в их развитии. Это способствовало взращиванию «национальных чемпионов» — компаний, экспортирующих продукцию с высокой добавленной стоимостью.
Целые книги посвящены их стратегиям. И не надо забывать, хотя этому меньше уделяется внимания — в этих странах происходила параллельная демократизация трудовых отношений и прогрессивная земельная реформа, исключающая концентрацию земельных активов. Демократизация экономических институтов также включала карательно-прогрессивную шкалу налогообложения и репрессивный механизм по контролю за финансами. Банкам в прямом смысле слова указывали, куда можно инвестировать, а куда нет. В этих странах различного рода финансовые спекуляции и возникновение «мыльных пузырей» были исключены. Именно поэтому эти страны всегда отличал низкий уровень социально-экономического неравенства, хотя у них были развитые рыночные отношения.
Скандинавскую модель изначально отличали акцент на экономическую демократию и солидарность, всеобщая занятость и социальная мобильность. Но также как в большинстве развитых стран на тот период — высокое налогообложение. В Швеции, Дании, Норвегии, Исландии и Финляндии развитая инновационная экономика, дух предпринимательства и высокое налогообложение. Неолибералы и монетаристы всех мастей десятилетиями твердили, что это якобы несовместимые вещи. Например, Финляндия вплоть до 1960 гг. зависела от экспорта древесины. Сейчас эта страна неизменно занимает первые места по социально-экономическому благополучию ее граждан.
— Какую бы вы предложили модель для искоренения социального-экономического неравенства в Казахстане? Почему?
Лично я сторонник модели developmental state. У нас развитый и профессиональный бюрократический аппарат, какого не было ни в Сингапуре, ни в Тайване, ни в Южной Корее. Наши образованные технократы являются пленниками влиятельных групп интересов и олигархов, чьи интересы не обязательно совпадают с народными, национальными.
Практическое сокращение неравенства в последние годы обобщено в виде работ нобелевских лауреатов по экономики и многочисленных экспертов, которые в том числе, опираются на эмпирический опыт успешного и не очень развития различных стран. В рамках Центра политической экономии, который я создал и возглавляю в Высшей школе экономики КазГЮУ мы с коллегами изучаем данные вопросы.
В налоговой политике наша страна отошла от прогрессивного налогообложения к введению фиксированного налога. Единая ставка налога на доходы физических лиц независимо от уровня доходов привела к снижению уровня максимальной предельной ставки налога с 40% до 10%. Это снижение налогов даже более драматично, чем в других постсоветских странах и странах Восточной Европы, которые приняли радикальные неолиберальные программы: в России и Украине максимальная предельная ставка налога упала с 30% и 40%, соответственно, до 13%.
В Болгарии и Словакии налоги снизили с 24% и 38% до 10% и 19%, соответственно. Точно так же Казахстан стал «лидером» в снижении корпоративного подоходного налога. Богатые страны стали развитыми, потому что они богатство облагали налогами напрямую и ограничивали его передачу между поколениями.
В части государственных расходов политика государства должна быть направлена на защиту групп населения с низкими доходами. Это означает регулирование цен на жилье, поддержка строительства кооперативного жилья для владельцев-рабочих, финансирование универсального общественного здравоохранения.
Необходимо жесткое регулирование банковской кредитной деятельности, которое в Казахстане направлено лишь на потребление. И, наоборот, поощрение облегченного получения кредитов для предпринимательской деятельности. Те же микрокредиты у нас берут не на развитие бизнеса, а чтобы с долгами расплатиться. К более смелым предложениям можно отнести введение базового минимального дохода. У нас такая идея еще даже не обсуждается, но экспертному сообществу пора просыпаться. Среди институциональных реформ нужно выделить воскрешение профсоюзов.
Основной вопрос политической экономии XX и XXI века остается тем же: справедливое и инклюзивное распределение общественного богатства и рост благосостояния населения. И тот политический лидер Казахстана, который возьмется за реальное повышение благосостояние всех казахстанцев, действительно останется в народной памяти.
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
