Председатель правления НАТР об изменениях в законе о венчурном финансировании

— Марат, расскажите нам о том, чем вы занимались до назначения председателем правления Национального агентства по технологическому развитию (НАТР).

— В 14 лет семья отправила меня в частную школу в Англии, после которой я поступил в колледж, а дальше по «Болашаку» прошел в университет Йорка. В 2010 году подал документы на магистратуру в Лондонскую школу экономики и политических наук (LSE) и уже через год получил диплом. Если в Великобритании у меня были чисто социальные науки, то в Стэнфордской высшей школе бизнеса я получил знания по инновациям и предпринимательству.

В Штатах у меня также была возможность прокачать свои навыки по публичному выступлению и креативной подаче информации, потому что в Англии этому особо сильно нас не учили. Там в основном было все сухо и много цифр. 

До прихода в НАТР несколько лет проработал в качестве советника министра экономического развития и торговли, заместителем директора одного из департаментов министерства национальной экономики, а после — управляющим директором АО «Казахтелеком». Получается, что уже шесть лет работаю в Казахстане. 

— 9 июля были приняты дополнения в закон о венчурном финансировании. НАТР принимал самое активное участие в разработке нового документа. Что вы для себя поняли, обучаясь в Стэнфорде, и какие ваши выводы, сделанные там, легли в основу закона?

— Знаете, сегодня стало модой строить Силиконовые долины, открывать технопарки и оупенспейсы, а стартаперы, в свою очередь, пытаются играть в основателей крупных компаний, рассуждая о венчурном капитализме, блокчейне и криптовалюте. Страны и города разрабатывают разные программы развития, желая прославиться тем, что создают крутую экосистему для инноваторов и креативной молодежи.

Конечно, это не плохо, но для каждой страны нужна своя модель. Нельзя точь в точь повторить опыт Израиля, США или Сингапура. В Казахстане очень много талантливой молодежи и имеется хороший человеческий капитал. Его надо использовать, чтобы страна выдавала инновационные продукты. 

Сейчас также принято говорить, что только частный сектор сможет обеспечит качественный технологический рывок. Мы эту точку зрения не опровергаем, но считаем, что не стоит списывать со счетов государство. 

В США c 1958 года существует Управление перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США (DARPA). Многие прорывные разработки в сфере космоса, интернета, роботостроения, искусственного интеллекта были профинансированы ребятами из DARPA.

Если государство вкладывает деньги и берет на себя начальный риск, то частные игроки более охотно инвестируют свои деньги.

Государство может дать первый толчок, после которого уже другие стороны могут подключиться в игру. Мы тоже исходили из данного принципа и решили через внесение дополнений в имеющийся закон создать условия для развития экосистемы. 

Конечно, можно дать n-ое количество грантов, но их получат условно 2-3 предприятия и все. Но просто раздавать деньги на поддержку стартапов не эффективно. Нужны менторы и люди, которые готовы делиться опытом и экспертизой, нужно постоянно мониторить процесс и быть в него вовлеченным. В Казахстане стали появляться фонды, финансирующие разные стартапы, но их очень мало.

Вот и мы задумались о том, как сделать так, чтобы в стране появилось больше частных структур с деньгами, которые не боялись бы инвестировать в рискованные бизнес-проекты. Здесь государство за счет разных инструментов помогло бы им снизить некоторые риски. К сожалению, пока вкладываться в инновационные разработки невыгодно и если бы закон остался без изменений, то никаких стимулов у инвесторов так и не появилось бы.  

— Мне понравилась ваша мысль о том, что все-таки государство должно брать на себя базовый риск, чтобы появились первые ростки инноваций. Но это же очень тяжело, особенно сегодня, заставить граждан поверить государству и принять ее в качестве эффективного менеджера. 

— Да, челлендж, безусловно, есть. В частности, из-за того, что нет четких рамок. Сама индустрия довольно обширная и под инновациями можно подразумевать много всего. Даже сами инновации трактуются разными людьми по-разному. Каждый по-своему понимает это явление. Всегда смеюсь над тем, что любая конференция об инновациях начинается с нудного и затянутого обсуждения о том, что из себя представляют инновации. 

Что касается недоверия к государству, надо воспринимать это спокойнее. Чем больше конкретных дел и успешных кейсов, тем больше будет лояльности к государственному сектору.

Нужно завоевывать и возвращать доверие населения через демонстрацию реально работающих примеров инноваций.

Люди и бизнес должны поверить, что с государством можно иметь дело, а такие институты развития, как НАТР, помогают молодежи быть более инновационными и сопровождает их в течение всего процесса, от разработки до выхода продукции на рынок. Нужно открыто работать и вести диалог со всеми заинтересованными сторонами.

— Звучит, конечно, правильно и оптимистично. А почему именно сейчас возникла потребность в поправках. Не от желания ли хайпануть на «Цифровом Казахстане» или от какой-либо другой инициативы?

— Нет, такого желания у нас никогда не возникало. Потребность в изменениях назрела давно. Во время бесед с казахстанскими бизнес-ангелами, я часто стал слышать о том, что они заходят в новые проекты в качестве инвесторов, а стартаперы просто не выполняют договоренности и «кидают» их. Мои собеседники не знают, как в такой ситуации поступать, как защитить себя и как судиться.

Отсюда и возникла необходимость во внедрении такого инструмента, как опционный договор, в котором указаны обязательства каждой из сторон. Мы хотим, чтобы венчурным инвесторам было комфортно работать в Казахстане и инвестировать деньги в местные инновационные проекты. 

— Все это чем-то похоже на опеку со стороны государства. Вы так не думаете? 

— Какая-то опека со стороны государства должна быть. Потому что на начальном этапе инвестирования в инновационные проекты обязательно будут риски. Бывает так, что из 10 стартапов только 1 может реально выстрелить. А потом ведь не все инвесторы хотят на стадии seed вкладывать свои деньги. Многим выгоднее уже на более поздних стадиях выбирать стартапы, которые прошли определенный путь. 

В интересах государства защищать инвесторов. В том же Израиле первые две инвестиционные компании были государственными, а потом уже подключились частники. 

Потому что развивая рынок венчурного капитала, вы способствуете появлению инновационных компаний и новых технологий. Они, в свою очередь, помогают государству менять структуру экономики и оставаться конкурентоспособным в мире.

— Не считается ли это вмешательством государства в рыночные дела?

— Нет, таким образом государство благоприятно влияет на экосистему и дает ей возможность взять нужное количество времени, чтобы окрепнуть, а потом развиваться самостоятельно. 

Через изменения в законе мы хотим постепенно искоренить иждивенческие настроения бизнеса, с которыми мы по работе постоянно сталкиваемся. К нам приходят компании и просят дать им гранты, думая, что мы бесплатно раздаем всем деньги. Естественно, мы отказываем.

Кстати, вот почему складывается негативное впечатление об институтах развития. Потому что мы многим говорим «нет», отказываясь просто так всех спонсировать. Да, и потом очень сложно найти инновации в идеях, с которыми приходят к нам многие стартаперы. Если вы действительно создаете инновационный продукт, то вас давно бы заметили частные инвесторы.

Я считаю, что это несправедливо, когда к нам приходят и говорят, что мы же государственный орган, а значит, мы должны финансово поддержать любую инициативу. Так не работает. 

Я считаю, что гораздо эффективнее, когда мы, как представители государства создаем благоприятные условия для сотрудничества инвесторов и разработчиков инновационных продуктов. 

— Как это работает на практике?

— Теперь по закону между венчурным инвестором и стартапом заключается акционерное соглашение. Вы, как миноритарный инвестор, можете опираться на закон и в случае возникновения проблем с партнером можете пойти в суд и постоять за себя. Вам просто нужно подписать соглашение со стартапером и все нужные для вас пункты внести в договор. Вы можете пойти в любой суд и в судебном порядке решить ваши разногласия с партнером. 

— А суды знают об этом?

— В эту часть мы не лезем. Думаю, что время и практика покажет. Будем пристально отслеживать первые кейсы разбирательств между инвесторами и стартаперами, чтобы понять, насколько все работает. Те же опционные договора. 

— Вы уже не раз упомянули про опционные договора. Насколько я понял, это очень важный пункт, о котором говорится в обновленной версии закона о венчурном финансировании. Расскажите о нем детальнее.

— Такой договор заключается между венчурными инвесторами и стартапом. Если вы как инвестор поддерживаете проект на начальном этапе, за вами остается право продать свою долю первым за n-ую сумму в будущем. 

А если вы основатель стартапа, то используя опционный договор, вы можете мотивировать ваших талантливых сотрудников продолжать работать на вас. Потому что сейчас очень легко переманить хороших айтишников. И у них очень завышенные ожидания по зарплате. Но вы как работодатель не сможете платить ему 10 тысяч долларов в месяц. А когда вы с ним подписываете договор, то вы можете ему сказать следующее: «Если наша компания начнет зарабатывать n-ую сумму, если мы выйдем на хорошую прибыльность, то ты будешь получать 2% от выручки». Тем самым, ваш сотрудник останется в компании и будет работать на то, чтобы она вышла в прибыль. 

— Хорошо. А между госорганами как выстраивается работа?

Если внутри государства кто-то будет заниматься венчурным финансированием, то проверяющие органы, особенно те, которые производят государственный аудит, при оценке эффективности вложенных средств, будут оценивать не каждый стартап или проект отдельно, а весь портфель. Мы ввели в закон это тоже. 

Надо понимать, что если вы поддержите 100 компаний, 90 из которых просто умрет,  а оставшиеся 10 станут «единорогами» и стоимость каждой из них будет оцениваться в 1 миллиард долларов, то это очень эффективные вложения. Это все надо обьяснять консервативной части страны, которые видят только 90 компаний, которые провалились. Портфельный подход для этого и нужен, чтобы государство тоже видило пользу и принимало участие в финансировании инновационных проектов. 

— А как сможет защитить себя стартапер?

— Для вас появляются нормальные юридические понятия, которые помогут тебе во взаимоотношениях с инвестором. В рамках договора ты можешь с ним обговорить все, что тебя беспокоит и интересует. 

— Понятно. А как закон повлияет на работу самого НАТР?

— Мы считаем, что нам тоже надо меняться. НАТР запустило программу трансформации с упором на прозрачность, открытость и западную модель инновационного менеджмента. Нам в этом помогают стратегические консультанты с компании Accenture. Надеюсь, что до конца 2018 года мы покажем всем какие-то важные результаты. Мы не хотим быть той компанией, которая ассоциируется у всех только с грантами.

Такой имидж нас не устраивает!

Мы теперь позиционируемся как институт развития, который работает над улучшением среды. НАТР — это не только место, где ты можешь получить деньги, но и место, где можно проконсультироваться и обратиться к специалистам в разных отраслях. У нас вы можете обучиться и прокачать навыки. Мы хотим, чтобы к нам приходила талантливая молодежь и брала курсы по маркетингу, дизайну, бизнесу и т.д.

— Но вы же все равно продолжите искать интересные проекты и поддерживать их. Или вы хотите всем сказать, что обновили закон и теперь пусть все сами работают.

— Пока это так, но мы тоже хотели бы выступить в качестве партнера. Если будут интересные предложения и партнеры из частного сектора, то мы открыты предложениям. В Казахстане есть несколько частных венчурных фондов и бизнес-ангелов. С ними были бы не против поработать. Но хотелось бы, чтобы их стало еще больше. 

— Вы уже смогли получить какой-нибудь фидбэк от них после принятия новой версии закона?

— Да, получаем. Частники говорят, что не нужно останавливаться и уже принимать отдельные программы по развитию венчурного капитала в Казахстане. Нужно расписать и понять, как может выстраиваться взаимоотношение с банками и финансовым сектором. Ведь все очень сильно взаимосвязано. Надо дальше работать и постепенно вносить новые поправки в соответствии с накопленным опытом. 

— Вы сказали, что НАТР все же заинтересован в поддержке стартапов. Какая идея зацепила бы вас?

— Сейчас много шума вокруг блокчейна, искусственного интеллекта, машинного обучения и больших данных, а если взглянуть на реальные проекты, которые воплотились в жизнь, то их ничтожно мало. Не нужно полагать, что инновации — это только про блокчейн или ИИ. Например, в той же медицинской и образовательной сферах можно внедрить столько всего нового. Чаще всего стартаперы не рассматривают такие отрасли в качестве индустрии, в которой можно работать и получать прибыль. Хотя очень много традиционных отраслей требуют внедрения инноваций и они имеют постоянную клиентуру. Все хотят заниматься банками и коммерцией. Многим кажется, что именно у финансистов много денег и с ними надо задружиться.

— Какие у вас планы на ближайшее будущее? 

— Мы сейчас активно занимаемся поддержкой бизнес-инкубаторов. Мы хотим, чтобы они прокачивали бизнесменов в разных направлениях, в том числе по маркетингу, бухгалтерии, составлению бизнес-плана и т.д. Буквально недавно мы завершили отбор бизнес-инкубаторов, которых мы будем поддерживать. Всего поступило 20 заявок, из них мы выберем троих. Независимая комиссия примет решение, кого именно стоит поддержать. Это нужно для того, чтобы через них проходило еще больше бизнес-идей и проектов, которые смогут привлечь частное финансирование. 

Мы не хотим строить заново технопарки. Уже есть частные игроки и лучше поддержать их.