«Микки Маус — узбекский персонаж»: как художница соединяет поп-культуру и этнику

Диляра Каипова — художница из Узбекистана, которая смешивает классические абровые ткани с символами современной культуры: изображениями Микки Мауса, маской «Крика», логотипом Adidas, предупреждающими знаками радиации. Таким образом национальный узбекский халат превращается из привычной вещи в арт-объект.

Каждая работа Диляры создается вручную с ремесленниками из Маргилана и включает в себя несколько этапов — от продумывания эскиза до окрашивания нитей в котле. За 2020-2021 год художница создала ряд текстильных работ, экспериментируя не только с шелком и хлопком, но и с шелковым абровым бархатом — бахмалем. Результат длительной работы она представила на первой персональной выставке в Aspan Gallery, доступной для зрителей с 23 сентября до 7 ноября. 

Мы встретились с Дилярой, чтобы поговорить об изучении узбекских орнаментов, отражении истории в текстиле и влиянии поп-культуры на традиционное ремесло.

---

---

— Диляра, расскажите, почему вы выбрали текстиль в качестве художественного полотна?

Я всегда занималась рукоделием: еще с детства училась шить и вышивать, а потом получила художественное образование и долгое время работала художником-декоратором в узбекском театре. В национальном театре, конечно же, орнаменты использовались очень широко. Я переносила их на декорации, изучала историю, узоры, и в какой-то момент поняла, что хочу поэкспериментировать с ними — сделать художественный проект, какое-то творческое высказывание. С тех пор прошло уже пять лет, и я не могу остановиться.

В Европе и США немало коллекционеров, которые интересуются моими работами. Возможно, это связано с тем, что я работаю с текстилем не только как с медиумом, то есть, художественным материалом, а изучаю абровые ткани: ищу всевозможную информацию, уточняю аспекты производства у мастеров, связываюсь с другими исследователями этого ремесла.

И это достаточно трудоемкий процесс: последняя книга, посвященная абровым тканям, вышла в Узбекистане в 1963 году. Вся более поздняя литература представлена книгами и альбомами зарубежных авторов, которые сложно купить в нашей стране. К примеру, хороший альбом об узбекских тканях на Amazon стоит от $250 и выше.

Любой текстиль — это история. Узбекский абр также переживал постоянные трансформации, адаптируясь под языческие, мусульманские и советские традиции. Все эти отпечатки времени — политики, социальной жизни, развития науки и общества — можно проследить по орнаментам и узорам ткани, хотя мы относимся к ней как к чему-то утилитарному и не заслуживающему такого вдумчивого изучения. 

— Что все-таки является первоочередным в ваших работах — создание нового орнамента или использование традиционных технологий?     

Эксперимент по-прежнему остается главным для меня. То есть, это изучение древних технологий и создание в них другого рисунка.  Нельзя противопоставлять их друг с другом, потому важно и то, и другое. Ткань и орнамент неразделимы. 

К тому же, подобная работа не просто способ художественной передачи, а исследование. Например, техника изготовления бахмаля — редкого вида иката — была полностью утеряна в 90-х годах XX-го века, не сохранились ни образцы, ни сама технология.  
 

Даже в начале 1990-х, когда со слов узбекских ткачей, у них в руках оказался кусочек бахмаля , они не сразу могли определить, что перед ними — ткань или ковер, и как этот материал был сделан. Затем текстильную традицию постепенно восстанавливали, и сегодня с этой тканью уже работают в Маргилане. Причем при очень маленькой традиционной ширине в 35-40 сантиметров. Один метр такой ткани стоит от 20 до 50 долларов, а в день ткач может сделать не больше одного метра. То есть, это не только дорогостоящий, но и длительный процесс.     

— С какими мыслями вы приступали к такой творческой переработке национальных орнаментов?

Мне было интересно поэкспериментировать, как и мастерам, с которыми я работала. В орнаментах и текстиле мне хотелось показать массовую культуру через призму восточного восприятия. Мы долго беседовали об этом с Юлией Сорокиной, независимым куратором и автором каталога о выставке. Ведь все эти популярные персонажи из мультфильмов, супергерои, логотипы и другие символы приходят к нам уже в трансформированном или, в зависимости от точки зрения, деформированном виде — как правило, в принтах на фейках люксовых брендов, которые носит каждая вторая узбекская девушка.

И для них — людей, которые живут в замкнутом пространстве, —эти образы поп-культуры существуют изначально в таком контексте, другого просто не было. Поэтому мне хотелось и их глазами через призму местного посмотреть на мир.

Если говорить о процессе изготовления ткани, то он очень трудоемкий. Сначала я думаю о том, какой символ можно изобразить, чтобы он был достаточно узнаваемым и в то же время удобным для воспроизведения, так как в икате нет четких линий, все рисунки получаются немного расплывчатыми. Далее делаю эскиз, подбираю цвета и обсуждаю детали с технологом, потому что результат невозможно точно прогнозировать и контролировать.

Затем начинается процесс производства — ручная работа ремесленников. Причем, именно ремесленников, поскольку ткачество — это тяжелый физический труд, в котором поколениями работают мужчины. Они перевязывают, красят нити, носят эти неподъемные тяжести.

Когда я только начинала экспериментировать, то достаточно болезненно переживала то, что рисунок деформируется, получается непохожим. Мне казалось, что это нехудожественно и порой было трудно примириться с результатом. Со временем поняла, что в этой несовершенности и порой даже нелепости есть своя прелесть. Это ведь особенность народного ремесла, так и должно быть. И сами образы все же остаются узнаваемыми.

Когда я впервые вижу готовую ткань, всегда долго привыкаю к ней, рассматриваю и думаю над тем, получилась она или нет. А когда ее покупают коллекционеры или музеи, то тяжело расстаюсь. Это ведь уникальная ручная работа, такой рисунок и цвет в точности невозможно повторить даже при большом желании, в этом уникальность абровых тканей. 

— В ваших работах зашифровано много идей: смешение восточного и западного, древних традиций и современных образов, элементов национальной и массовой культуры. Так какая из этих линий основная?

Мне нравится вписывать в традиционные орнаменты элементы другой культуры. Я называю это «орнамент», потому что в текстиле нет сюжетов и персонажей, все, что на ней оказывается, становится паттерном, или орнаментом. И мне нравится смешивать в них традиционный для узбекской абровой ткани узор цветка хлопка и какой-то образ массовой культуры: Микки Мауса, радиацию или что-то еще. 

Интересно, что и эти образы западной культуры можно назвать традиционными для нас. Помню, что в нашем детстве было всего два американских мультика на узбекском: «Микки Маус» и «Том и Джерри», и вполне можно сказать, что Микки Маус стал за эти годы абсолютно узбекским персонажем. Поэтому здесь сложно выделить, это элемент массовой или уже узбекской культуры.

— А вам важно, чтобы зритель считывал с работ именно ту мысль, которую вы закладываете при создании?

Мне важно, чтобы мои работы останавливали зрителей и позволяли им задуматься над тем, что они видят в этом. Например, один видит в халате картину Мунка, а другой — фильм «Крик». У нас разное ассоциативное мышление, поэтому всегда интересно, что именно люди увидят в орнаменте, ориентируясь на свое восприятие мира. 

С другой стороны, мне очень нравится работать с прикладным искусством, потому что так ты сбиваешь пафос современности. Я понимаю, что народное ремесло всегда будет актуально, поэтому не устаю изучать что-то новое в абровых тканях.

Прикладное творчество — это живое искусство, лишенное мертвых музейных элементов. Им невозможно управлять.

— Возвращаясь к орнаментам. Они ведь всегда играли важную роль в жизни людей: когда-то мистическую и духовную, затем — идеологическую, политическую. Возможно, вы видели работы белорусской художницы, которая изображала на вышиванках протесты и насилие со стороны ОМОН-а. Так что орнаменты значат для вас после нескольких лет исследования и работы с ними?

Да, я очень хорошо запомнила их и с удовольствием разглядывала их. Если говорить обо мне, то орнаменты — это результат смешения и какого-то внутреннего конфликта, который всегда присутствовал в моей жизни.

Я тарарка, и при этом выросла в узбекской махалле, где соседями были донские казаки, греки, немцы, евреи, узбеки. Все жили вместе. Такое смешение культур я видела с самого раннего возраста. Если у казаков висели иконы, то в соседнем узбекском доме читали намаз пять раз в день.

Это не было каким-то контрастом или диссонансом, просто сложился такой микс из культур, верований и традиций, где все мирно сосуществовали друг с другом. Я сама говорю на двух языках — русском и узбекском, и ни один из них для меня не родной. Я не знаю татарский язык, но два чужих языка стали для меня родными. Думаю, поэтому и создаю такое смешение орнаментов и культур в своих работах.