Creative Nonfiction в Париж: чему редакторка STEPPE научилась в мастерской писателей
В начале июля редакторка STEPPE Дария Абишева полетела в Париж на трехнедельные курсы креативного письма. В этом материале она рассказывает об опыте обучения писательству, обществе американских поэтов и сценаристов и о том, каково это жить в Париже.
Программа Creative Nonfiction проходила в американском вузе American University of Paris. Помимо участия в практических занятиях студенты анализировали работы Деборы Леви и Джорджа Оруэлла. Автором курса была Аманда Деннис, выпускница Принстона, исследующая влияние французской философии на Сэмьюэла Беккета.
Город как соавтор
Париж встретил меня ливнем и архитектурным совершенством. Старинные здания темнели под дождем, а бежевые арки и фасады, украшенные розами, приветствовали приехавшего студента. Я только заселилась в Airbnb, который находился в Седьмом округе, где находится Эйфелева башня, Hôtel des Invalides (дом призрения заслуженных армейских ветеранов), и выход на Сену.
В первый день, уставшая после 15-часового перелета, я направилась к Сене. Без SIM-карты и четкого понимания, где нахожусь, мне все же удалось ее найти. Сена — один из его главных символов Парижа: на ее берегах происходили революции и коронации, ее воспевали Моне, Ренуар и Гюго. Для моих целей именно здесь стоило провести первый вечер
Город обещал стать моим соавтором. Я достала блокнот и попыталась зафиксировать этот момент. Поймала себя на мысли, что в данном контексте, письмо — это диалог с городом. Можно задавать вопросы, на которые город отвечает тебе через твой же текст. Париж легко заставляет поверить в миф о себе самом. Даже привычки людей останавливаться, чтобы просто смотреть на реку — это так по-парижски. С того дня я делила авторство текста между собой и городом.
Что такое обучаться письму?
Обучение состояло из двух этапов. Во время первого мы анализировали тексты знаменитых писателей, которые оставили след в литературе. Мы искали референсы, обсуждали слог и смыслы, которые были заложены в тексты, чтобы научиться видеть за словами не только историю, но и почерк самого автора. Второй этап включал анализ текстов друг друга, критику и выводы.
За ночь до лекций нам давали отрывок текста для чтения и указывали формат, в котором предстояло написать свой. В одну из лекций мы анализировали отрывок из книги «Плата за жизнь» Деборы Леви. Книга была написана простым языком, но оставляла тяжелые ощущения. Леви пишет о бытовых вещах, но между строк поднимает темы утраты, поиска себя, выбора, который всегда дается слишком дорого. Мне показалось, что в прозе писательницы нет попытки нравиться. Она просто говорит, как есть.
Мало кто согласился со мной во время анализа. Мы читали текст дома, делали пометки на полях, а на следующий день обсуждали, что именно в тексте сработало и почему.
Было интересно смотреть, как одна и та же строчка вызывала у всех разные реакции — кто-то восхищался образом, а кто-то называл его слишком надуманным. После этого мы должны были написать короткий текст в похожем формате. Иногда, это был монолог, иногда — описание места или ощущения.
Второй блок лекции всегда был сложнее — обсуждение наших собственных работ. Чужая критика сначала казалась чем-то страшным, но со временем я поняла, что именно в этот момент происходит настоящий прогресс. Когда ты слышишь, что текст можно сделать чище — что-то убрать, что-то добавить — ты начинаешь видеть его со стороны.
Когда ты открываешь для себя жанр Creative Nonfiction, ты обрабатываешь в тексте свой опыт, поэтому он получается очень личным и персонализированным. Поэтому, когда другие обсуждают написанное тобой, кажется, что в этот момент люди осуждают твой выбор и твои действия.
В день разбора Леви я представила короткий текст о потере, основанный на реальных событиях из моей жизни. Имена, места и ситуации перекликались в разговоре, пока мои одноклассницы пытались понять, почему главный герой поступил так и сказал именно это. Однако одним из главных правил критики является умение отличать автора от главного героя текста, даже если это один и тот же человек.
Со временем эти разборы перестали быть формальностью. Мы стали внимательнее читать тексты друг друга, замечать, о чем пишет каждый, видеть повторяющиеся мотивы и то, что, наоборот, выделяет автора среди остальных. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что перестала сравнивать, и просто научилась замечать, как по‑разному можно рассказывать истории.
Помимо лекций нас часто отправляли на прогулки по парижским улицам, связанным с литературой, для поиска образов. Мы гуляли по улицам Латинского квартала, спорили о прозе и ловили вдохновение между занятиями.
Поиск вдохновения и экскурсии загород
На второй неделе обучения наш класс отправился на экскурсию в Морет-сюр-Луэн — средневековый город на северо-центральной части Франции, известный своей связью с импрессионизмом. Он получил это название благодаря художнику Альфреду Сислею, который жил здесь. Работы Сислея изображают окрестности города, и многие местные локации можно увидеть на его самых известных картинах. След его жизни заметен на всех улицах города в виде роз флорибунда (Alfred Sisley).
Розы Альфреда Сислея получили имя художника из-за их характерной окраски: белые ажурные цветы с неаккуратными розовыми пятнами на лепестках. Как говорят жители города, кажется, будто сам Альфред прошел по улицам с кистью и расплескал краску по всем цветам.
Нас повели на каменный мост у реки Луан, чтобы мы могли поискать вдохновение для новых образов. Эту реку Сислей изобразил в одной из своих картин. На том самом бордюре, где он когда-то сидел, мне предстояло уловить ту же частицу замысла, побудившую его написать «Морет-сюр-Луэн» — полотно с нежным городским пейзажем, малыми башенками и игловидными куполами. Вокруг меня были такие же писательницы, как и я. Недалеко от нас сидела женщина и писала пейзаж, а я думала о своей следующей работе. Сидя у берега, я смотрела на уток и красивый мост, изображенный на работах Сислея, но единственное, о чем смогла написать — о французских утках, которым не нужна виза, чтобы быть здесь.
Одним из непростых заданий курса было ежедневное письмо — текст нужно было отправлять профессору для правок в тот же вечер. Свой краткий рассказ Weird fishes and french ducks я написала на базе чувства отчуждения в такой абсолютной красоте:
«I thought leaving would cure the ache, but here, among these carved facades and delicate balconies, I still feel foreign. My accent scratches against their glassy vowels. My name hangs awkwardly in their mouths. I walk through their streets as though I’m trespassing, haunted by the question of whether the mountains miss me, or if they, too, are relieved I’m gone».
«Я думала, что отъезд избавит меня от боли, но здесь, среди этих резных фасадов и изящных балконов, я все еще чувствую себя чужой. Мой акцент царапает их гладкие гласные. Мое имя неловко повисает у них на губах. Я иду по их улицам, как будто вторгаясь на чужую территорию, терзаясь вопросом, скучают ли горы по мне, или они тоже рады, что я уехала».
Шон — профессор курса по художественному письму, обратила внимание на мой дневник. Диалог начался с простого вопроса: почему я так думаю? Ответить на него оказалось непросто. Я поделилась лишь той частью своей истории, что уместилась в эти несколько минут разговора.
Шон слушала внимательно, кивала и в какой-то момент сказала: «Я понимаю тебя». Возможно, именно это и есть особенность нишевых сообществ — людей объединяет не столько общая цель, сколько искренний интерес к чужому опыту.
На фоне Парижа все казалось почти неприкосновенным. Шон сказала, что ради этого мы и пишем: касаемся красоты острием пера — и бережно переносим ее в тетрадь, не вырывая с корнем.
Я протянула ей тетрадь. «Кажется, я проживаю жизнь кончиком ручки», — сказала я. Шон тихо рассмеялась и взяла красный карандаш:
«Я думала, что отъезд ОТКУДА избавит меня от боли КАКОЙ БОЛИ, но здесь ГДЕ, среди этих резных фасадов и изящных балконов, я все еще чувствую себя чужой ОТКУДА ТЫ. Мой акцент КАКОЙ царапает их ЧЬИ гладкие гласные ПОЧЕМУ. Мое имя КАКОЕ неловко повисает у них на губах. Я иду по их улицам КАКИЕ ОНИ, как будто вторгаясь на чужую территорию, терзаясь вопросом, скучают ли горы по мне, или они тоже рады, что я уехала КАКИЕ ГОРЫ».
Таков был процесс обучения — ты показываешь написанное и сдаешь свое бумажное сердце на алтарь судебного процесса.
Общество американских писателей в Париже
Огромную роль в обучении письму играет критика — умение ее принимать и давать. Мы сидели рядом в большинстве случаев и обменивались черновиками. Аманда, профессор, часто просила нас читать свои тексты вслух. Изначально, это было непривычно, даже неловко. Стоять на малой сцене в окружении американцев и вычитывать написанное на английском языке с акцентом, звучит как пытка для любого интроверта. Я вышла и робко прочла пару строк из последней работы, далее вышла моя одноклассница Луче (Luce), родом из Нью Йорка, американка итальянского происхождения.
You open your notebook in protest, a proof of productivity. The blank page stares back as it always does. You scribble something down, awaiting the literary mastery that would surely follow:
The water is green.
Poetry. You close the notebook.
Ты открываешь свой блокнот в знак протеста, что является доказательством продуктивности. Как всегда, перед тобой пустая страница. Ты что-то записываешь, ожидая, что за этим обязательно последует литературное мастерство:
Вода зеленая.
Поэзия. Ты закрываешь блокнот.
В этих трех предложениях было абсолютно все, что присутствует в хорошей прозе. Нарратив, описание предмета, предмет, действие, и чувство. В момент когда попросили меня выразить свою критику, мне не удалось сказать ни слова.
По традиции после лекций мы собирались в ближайшем кафе и обсуждали прочитанные книги и тексты друг друга. В такие моменты рождалась истинная критика. Я спросила у Луче, как ей удалось так компактно описать чувство. Она ответила: берет эмоцию, описывает тремя прилагательными, выбирает одно, добавляет глагол и сцену. Мне это показалось примитивным, и я сказала ей. В дискуссию включились другие — мы делились своими схемами и обсуждали их. Это оказалось одной из самых поучительных частей курса — общение со сверстниками и обмен взглядами на письмо.
На одной из этих встреч я спросила про их жизнь в городе — многие из них уже больше трех лет учатся в этом университете. Я наблюдала за их жизнью на постерах со Статуей свободы, которые висели у меня в комнате. Это было удивительно, что мы все оказались в одном классе.
В нашем классе также была сценаристка по имени Стерлинг Найт (ее фамилия переводится как «Рыцарь»). В честь своей фамилии, она набила татуировку в виде Каролингского меча на предплечье. Мне показалось, что она обязана стать знаменитой, так как такому имени суждено светиться в титрах. Она переехала в Париж из Сан-Франциско и живет здесь уже больше четырех лет. За время пребывания ей удалось поучаствовать во множестве съемок, познакомиться с режиссерами, быть в массовке сериалов от Netflix и, разумеется, столкнуться со сложностями продажи письма и сценариев в киноиндустрии.
Стерлинг говорила, что индустрия искусств в Париже открыта для новых имен, и заявить о себе в узких кругах не представляет особого труда. Их очень много, и можно легко найти общество, где можно обрести себя и построить имя. Однако в таком большом городе приходится сталкиваться с высокой конкуренцией.
Вокруг меня были люди, тексты которых были написаны совершенно иначе по сравнению с моими. В какой-то момент я начала это ценить — ясно видела, что нужно улучшить, что исправить и кем могу стать. Этот опыт ценен для любого писателя: оказаться в окружении людей, которыми можно восхищаться.
Ближе к концу курса, я позвала всех на свой день рождения. В баре на углу Монмартра мы говорили о письме и делились историями из личной жизни. В какой-то момент показалось, что я сижу в кругу разных версий себя, возможных, если бы я родилась в Нью-Йорке, Сан-Франциско, или Вашингтоне.
Выходя из бара, мы спустились в метро. Потеряв карточку Navigo, я перепрыгнула через турникет — и тут же меня остановил офицер. «С вас 70 евро», — сказал он. Я заплатила, прошла в метро и поехала домой, решив, что это, наверное, и есть самый честный способ купить билет в Париж.
