«Это не хоррор, а социальное зеркало»: интервью с Шах-Мұратом Ордабаевым

В рамках Almaty Series Festival зрителям показали премьерные серии хоррор-сериала «Казахские страшные сказки» режиссера Адильхана Ержанова. Проект основан на мифах и фольклоре, а за образом мистических существ здесь часто скрываются социальные страхи. Steppe поговорила с куратором Премии Steppe Awards 2025 режиссером и актером Шах-Мұратом Ордабаевым, сыгравшим одну из ключевых ролей.

О проекте и роли

— Чем для вас оказался ценен этот проект — как актера и как человека?

— Прежде всего, для меня, как артиста и профессионала, это ценнейший опыт работы с одним из уникальных режиссеров Казахстана — Адильханом Ержановым. У нас он, к сожалению, остается непризнанным в полной мере, хотя в других странах его творчество высоко ценят. У нас его знают, уважают, но масштаб его деятельности еще многим непонятен. Европа, Запад, Азия уже давно оценили его работы.

Для актера и для режиссера участие в его проекте — это большая честь и уникальная возможность. До этого я снимался в кино и после тоже, но такого опыта у меня никогда не было. Это совершенно другой принцип работы, другой подход. И это именно тот опыт, через который я рекомендую пройти любому уважающему себя артисту.

Как для человека — это очень ценно, потому что проект не из тех, куда приходишь ради денег или ради личной славы. Это проект намного сложнее и интереснее, в том числе с точки зрения социальной идеи. Там есть вещи, которые лично меня тронули. И я горжусь тем, что участвовал в нем.

— Сериал основан на казахском фольклоре. Почему именно сейчас важно возвращаться к истокам и перерабатывать мифы и сказания в современном формате?

— Формат непривычный для нас. Есть несколько фильмов, но в формате сериала — практически нет. Хоррор на основе фольклорной тематики — я, честно говоря, такого не слышал и не видел.

Я думаю, что это невероятно важно. Это расширяет возможности языка в кино. Это близко нам. Этот фольклор воспринимается как что-то знакомое на уровне воспоминаний из детства — не тех, что мы видели по телевизору, а тех, что мы слышали от родителей и бабушек с дедушками. Для старшего поколения это часть генетической памяти.

И, безусловно, это важно для казахского народа, потому что это наша айдентика. Это не западные чудовища, не вампиры, не болотные твари или «джипперсы-крипперсы». Это что-то очень наше, принадлежащее нам. И уже давно пора это использовать.

О языке и культурной идентичности

— Как, на ваш взгляд, зритель воспринимает такие проекты, где язык и культура становятся главным акцентом?

— К сожалению, мы пока к этому еще не пришли. Мы — многонациональная страна, звучит много громких фраз, но ни язык, ни культура пока не стали главным акцентом в обществе.

Но как только такие проекты появятся, они станут огромной ценностью и сокровищем. Возможно, не в вопросе языка, но точно в вопросе содержания.

— Вы работаете и как режиссер дубляжа для Disney. Как вы видите роль дубляжа и языка в формировании культурной идентичности у нового поколения казахстанцев?

— Это один из важнейших медиа-инструментов формирования культурной идентичности молодого поколения. Такой контент повышает статус языка в их глазах. Ведь они редко видят кино или видео высокого качества на казахском языке.

Когда мы представляем такие примеры — фильмы категории «А», победоносные, оскароносные картины — на казахском языке, выполненные на высоком уровне, то сразу происходит повышение статуса языка в сознании зрителя. Появляется желание его использовать и к нему стремиться.

Это долгий путь, требующий планомерных шагов. У нас пока нет стопроцентной вовлеченности аудитории. Но мы идем в этом направлении и не сдаемся.

О жанре и социальной повестке

— «Казахские страшные сказки» — это хоррор. Но за образом монстров часто стоят реальные социальные страхи. Какие именно проблемы современного общества, на ваш взгляд, отражает этот жанр?

— В одном из трейлеров и небольших коротких видео, которые выкладывали в интернет, была реплика моего персонажа: «Я изучил весь этот казахский бестиарий, и там очень часто в качестве злодеев выступают женщины. Но они не злодейки по природе, а чаще всего обиженные и угнетенные. Это духи мщения. Они страдали и теперь не могут успокоиться, вернувшись в облике чудовищ, чтобы отомстить».

В казахском фольклоре таких примеров немало. И это очень ярко отражает социальное неравенство и ущемление прав женщин. Там, где происходило угнетение, где насилие не осуждается достаточно строго, где женщине сложно защитить себя, — появляются такие образы.

Даже если в современном обществе происходят ужасные события, каждый день интернет полон подобных новостей. Это меня пугает и шокирует, потому что я один из тех мужчин, кто борется за права женщин.

Именно за это я благодарен проекту — за сильный социальный месседж. Мне важно, чтобы зритель увидел не только хоррор-экшен, кровь и клыки, но и уловил этот посыл. Здесь действительно есть очень острый социальный месседж.

— Зрители часто считают хоррор развлекательным жанром. Но в данном случае это еще и зеркало, показывающее тревоги общества. Вы согласны?

— Абсолютно согласен. Есть хорроры, которые пугают исключительно ради страха. В них используют так называемые «скримеры» — дешевый прием, который дает секундный всплеск адреналина. Такие фильмы не получают наград, они просто зарабатывают деньги.

В «Казахских страшных сказках» таких приемов нет. Здесь — не аттракцион. Здесь ужас строится на саспенсе, на ожидании неизвестного. Страшнее не то, что выскочит из-за стены, а то, что зритель идет вместе с кадром за эту стену.

Режиссер потрясающе жонглирует этим приемом. Это кино держит зрителя в напряжении и сосредоточенности. Но в нем есть и моменты разрядки, например, сцены с моим персонажем. Поэтому проект работает глубже, чем просто жанровое развлечение.

— Есть ли у казахстанцев свои особые страхи, отличающие нас от других культур?

— Наверное, нужно быть культурологом или мифологом, чтобы дать точный ответ. Но у меня есть ощущение, что чудовища фольклора принадлежат именно нам.

В детстве отец рассказывал мне про Жезтырнақ. Это дух, который приходил в юрту пастухов в облике прекрасной девушки в красивом казахском облачении. Она была неописуемо красива, но ее рукава были слишком длинными, потому что они скрывали страшные когти.

В моей детской фантазии Жезтырнақ всегда была девушкой в длинном национальном костюме. Это образ, присущий нашему воображению.

Я думаю, для тюркских народов такие образы близки, но в то же время они уникальны и вызывают интерес у тех культур, где ничего подобного нет.

О профессии и универсальности

— Вы совмещаете театр, кино и дубляж. Насколько важно актеру быть универсальным?

— Это всегда было частью профессии. Актеры во все времена были универсальными: они играли на сцене, пели, развлекали людей, вели торжества, обучали новое поколение. Многие переходили в режиссуру, организовывали массовые мероприятия, становились кинорежиссерами.

Сегодня это не столько желание быть везде, сколько необходимость. Условия профессии заставляют актеров искать разные форматы. Но для меня это еще и желание, потому что мне нравится пробовать новое.

— Как вам удается переключаться между игрой на сцене, съемочной площадкой и режиссурой дубляжа? Где вы чувствуете себя наиболее «дома»?

— Больше всего я чувствую себя дома в театре. Сцена и живое исполнительское искусство для меня комфортнее всего, потому что это моя основная профессия. Но дубляж тоже занимает огромное место в моем сердце.

Кино — это пространство, где тебя любят, поддерживают, где за тобой ухаживают. Но театр — это то, что ближе всего. Уверен, что так скажет каждый артист, поработавший в театре.

Переключаться несложно. Это как подбирать дресс-код к разным случаям. Если ты знаешь профессию, владеешь ею и понимаешь, что делаешь, то адаптация происходит легко.

О будущем

— Считаете ли вы, что такие проекты могут помочь казахстанскому кино выйти на новый уровень и конкурировать на мировой арене?

— Абсолютно. Мы не удивим мир, снимая фильмы о чужих героях или чужой истории. Нам нужно рассказывать истории, которые принадлежат нам.

Фольклорные образы, национальные сюжеты — это конкурентоспособный контент. В мире все находятся в поисках новых форматов, а у нас есть богатая база, малоизвестная другим. Это наш шанс.

— Какие темы или жанры вам хотелось бы поднимать в будущем — как актеру или режиссеру?

— Жанры про «лихие 90-е», бесконечные перестрелки, кожаные куртки — мне неинтересны. Это только коммерция, в них нет художественной ценности.

Меня интересуют важные исторические события, о которых пока мало говорят: декабрьские события, Желтоқсан, распад Советского Союза. Мир о них ничего не знает.

Также меня интересуют фильмы о вечных ценностях: верности, смелости, доброте, красоте — не внешней, а той, которая есть в каждом человеке. Это то, что по-настоящему важно показать.

— Если бы у вас была возможность сделать проект исключительно на основе казахского фольклора, о какой легенде или образе вы бы сняли фильм или спектакль?

— Меня всегда интересовала идея казахских супергероев: Көлтауысар, Таусоғар, Саққұлақ, Желаяқ. Это казахские версии Халка или Флэша. Например, Саққұлақ все слышит, Көлтауысар может выпить озеро, Желаяқ бегает быстрее всех, хотя к ногам у него привязаны булыжники.

Такой фильм для детей был бы очень интересным. Это показало бы, что у нас есть свои герои, не менее захватывающие, чем зарубежные. Я бы с радостью участвовал в таком проекте, даже если не как автор, то как дублер.