— Как проходило ваше обучение?
Во многих британских художественных вузах обучение проходит почти самостоятельно. Профессора дают практическое задание, студенты выполняют. Потом наставники дают конструктивную критику и советы к работам. Основываясь на этом, студенты улучшают или меняют свои работы.
Во время бакалавриата у нас был очень строгий профессор Пол Боуман (его, к сожалению, уже нет в живых). Он всегда давал самую честную и жесткую критику, мы даже побаивались его. Ещё он любил придумывать очень сложные задания, которые казались невыполнимыми. К примеру, найти магазин и предложить хозяевам дизайн витрины. Он научил нас нестандартно мыслить, решать проблемы и не бояться делать «невозможное».
— А что насчет запросов аудитории? Что стали желать потребители контента на казахском языке?
Я считаю, что медленно, но верно начинается поиск чего-то более глубокого. Не только «желтых» и поверхностных тем, а с зерном, здравым смыслом и духовностью. И это классно!
Конечно, как в и любой другой стране, это не большинство ищет такой контент. Но, однозначно, крен в сторону повышения качества языка имеется. Молодежи тяжело на нем выражаться. Они хотят, чтобы он был современным, интересным и динамичным. Я бы хотел, чтобы старшее поколение, выступающее за сохранение исконного казахского языка, иногда вспоминало, что язык — живой организм, который должен перевоплащаться, оставаться гибким и отражать дух времени.
Идеализированный и кристально чистый язык перестает быть языком народа!
У народа должен быть свой сленг и модные словечки. Мы даже как-то пытались придумывать эквиваленты таких слов, как хайп или хейтер на казахском. Мы просто хотели попробовать, раз уж другие придумывают. Просто очень печально, что мы не можем найти казахского аналога слова «прикол». Мы все время вставляем русские слова. Зачем придумывать перевод «интернету», когда надо придумывать такие слова на казахском, которые давали бы людям возможность емко описывать вещи в повседневной жизни и быту.
— Давно вас занимает мысль о национальной самоидентификации?
Нет, эта мысль сама пришла ко мне в этом году. Я росла в Алматы и училась в русской школе. Мы никогда не задумывались об этом и это оставило большой отпечаток — в какой-то мере мы были лишены своих корней. Это отражается в нашей культуре, в быту. Ведь нам пришлось абсолютно поменять свой образ жизни.
Мне кажется, задача нашего поколения — это обращаться к нашим корням и стараться их переосмыслять. Шекспира ставят в Англии снова и снова, но это всегда новая интерпретация.
Все это не позволяет нам стоять уверенно на ногах. В течение долгого времени мы считали, что недостаточно хороши, что наш язык недостаточно хорош и наша культура недостаточно хороша. Нам так долго это навязывали, что мы все так и воспринимаем. Считаю, это неправильно и мы должны учиться любить то, кто мы есть.
— Что вас побудило приехать в Казахстан?
Я приехал, чтобы рассказать о своем последнем документальном фильме «Возраст несогласия». Меня привлекло, что несколько серий фильма покажут на большом экране. Понятно, что этот сериал не соответствует формату кинотеатра, но у меня уже был похожий опыт с картиной «Путешествие из Петербурга в Москву: Особый путь». С ним я очень хорошо поездил по России и другим странам. С «Возрастом несогласия» складывается противоположная ситуация. Я не очень понимаю, почему образовалась такая стена молчания вокруг проекта. То ли с тем, что он не так интересен аудитории, или потому что в нем фигурирует главный оппозиционный политик России Алексей Навальный. Те площадки, которые приглашали меня раньше, вероятно, остерегаются звать в этот раз.
— Почему первый зарубежный показ фильма «Возраст несогласия» произошел именно в Казахстане?
Насчет почему в Казахстане, а не где-либо еще, то думаю, что просто так совпало. Хотя я думаю, что политическая ситуация в Казахстане похожа на российскую. К сожалению, Россия обогнала казахстанский режим. Он также обогнала, как мне кажется, Беларусь по тем параметрам, по которым лучше отставать. Мне многие говорят, что в Беларуси больше шансов вести свой бизнес. Я не могу сказать, что Россия обогнала соседа по удушению свободы слова, но она уже достигла их уровня. Вряд ли они соревнуются в том, кто из них больший злодей, но по факту мы видим, в какой стране сколько политических заключенных, сколько сидит журналистов и сколько изданий закрыто.
— Каким должен быть современный учитель? Если он обучает детей в сельской, государственной или частной школе, он всегда ведь работает с детьми.
У меня есть такая утопическая идея. Если бы я была министром образования в вымышленной стране, то сделала так, чтобы все учителя работали на полставки и занимались другими вещами извне.
Мне кажется, что сейчас школы – это закрытые организмы, которые функционируют сами по себе и мало влияют на внешний мир, а внешний мир мало влияет на них. Дети оказываются в этих резервациях.
Получается, единственная функция школы – это где-то держать детей, пока их родители на работе. Хочется, чтобы дети были частью общества и интегрировались в мир взрослых людей.
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
