Возле наркологического центра нас встретила женщина с низким голосом. Она была в коротком платье, солнечных очках и шляпе. На лице макияж и немного усталости, а на руках и шее — украшения. Возле здания собрались исключительно мужчины: двое приехали на скутерах, а один на инвалидной коляске. Они тоже проходят здесь лечение от наркозависимости.
Метадоновая заместительная терапия — паллиативная терапия через назначение метадона взамен употребляемого наркотика. Заместительная терапия метадоном проводится во всех странах Америки, Западной Европы, многих странах Восточной Европы и Прибалтики и в большинстве стран СНГ, кроме России и Туркменистана. Положительные последствия терапии — это контроль потоков наркотических веществ, снижение их нелегального оборота, риска заражения ВИЧ, краж, а также улучшение здоровья и качества жизни наркозависимых.
Маржан, 43 года: Выросла в благополучной образованной семье, где росли пятеро детей. Закончила казахскую школу с арабским уклоном и музыкалку: класс домбры и фортепиано. Как-то получилось, что стала самоучкой и научилась рисовать.
В 15 лет попробовала наркотики и с тех пор на них подсела. Попробовала химию и параллельно принимала опий-сырец (ханка), тогда все почти ее употребляли. Естественно, с тех пор завязалась жизнь с криминалом. В первый раз посадили за грабеж в 17 лет, но ушла из зала суда, просидев до этого 4 месяца в СИЗО. Когда вышла, то от силы продержалась четыре месяца и снова сорвалась. В общей сложности просидела в тюрьме семь раз и на это ушло 15 лет моей жизни.
Это было как раз начало 90-х. Сплошь и рядом кололись и я тоже попала под эту волну. В 1996 году меня посадили во второй раз. После освобождения пробовала лечиться в стационарах, ездила специально в Павлодар в Республиканский научно-практический центр психического здоровья и в конце концов пришла в церковь. Крестилась и думала, что уйду к богу, но не смогла. Мне ничего не помогало и я опять возвращалась к наркотикам. Если бросала, то постоянно чувствовала себя больной, было скучно и хотелось эйфории. Социум от меня уже отделился: ни меня люди не понимали, ни я их. Мне были необходимы розовые очки.
Родители постоянно меня лечили и куда только не возили, уговаривали, а я постоянно требовала у них денег. В последний раз в 2011 году на зоне у меня выявили ВИЧ. У многих тогда его выявили, потому что я там все три года прокололась. В тюрьме невозможно лечиться. Тогда я и подумала, что жизнь закончилась.
Решила после выхода из тюрьмы дождаться мужа. Мы с ним вместе с 1995 года на протяжении 22-х лет. Обычно встречаемся, пробудем 2-3 месяца, а потом снова сидим. Последние 10 лет никак не могли встретится, если я освобождалась, то он сидел. Он освобождается — я сижу. Оказалось, что он тоже поймал ВИЧ.
В 2017 году услышала, что у нас открылась метадоновая программа. Мне ничего не помогало, хотелось бросить, вернуться в социум и начать нормальную жизнь, поэтому вместе с мужем охотно прошли комиссию туда.
Подписали договор, что обязуемся каждый день приходить с утра в опрятном виде, обязательно завтракать, посещать тренинги и трудоустроиться. У нас берут тесты и постоянно оценивают состояние организма и тела.
Что такое метадоновая программа? Изначально нам дают минимальную дозу в виде 15 грамм. Это мало для меня, но врачи сказали, что если сорвусь, то уйду. Постепенно дозу поднимают до необходимой твоему организму. Первые дни я не спала, мне было плохо, но с мужем решили пройти программу честно, поэтому отключили телефоны, взяли еды, сигарет и выдержали неделю. Когда подняли дозу, то спала, как младенец, не крутило и не ломало. Иногда не хотелось вставать рано утром, но я знала, что если не поеду, то буду болеть.
Вот так мы лечимся с октября прошлого года и с тех пор не колемся. Метадон дает трезвый образ жизни без эйфории. Он даже блокирует алкоголь, хоть я сама не пью, но на этот Новый год мы с мужем выпили шампанское и сразу легли спать. Проходя программу, начинаешь ездить по утрам в автобусе, встречаться с людьми и хочется преображаться. А я 42 года этого не делала. Когда пришла сюда, то весила 46 кг, а сейчас вешу 58 кг.
Заместительная терапия метадоном — это лечение чистым продуктом, а раньше мы употребляли «грязный» наркотик. Мы его пьем, а не потребляем внутривенно. Сейчас нам уменьшают дозу, например, раньше она была равна 120 г, а сейчас стала 70 г. Метадон накапливается в организме и организм не ощущает сброс дозы.
Говорят, что метадоновая программа — это смерть. Посмотрите, как мы выглядим и в каком состоянии мы сюда пришли. Родители сейчас не нарадуются тому, что я трудоустроилась, отучилась и получила сертификат. Сейчас работаю в нескольких проектах: аутрич-работником (работник в поле), провожу слюнные тесты и работаю консультантом «Равный — равному». Мой муж тоже работает со мной. У нас в группе есть трое инвалидов, но мы им помогаем.
У меня мама не нарадуется, даже боится, лишь бы не сглазить. Деньги у них сейчас не прошу, наоборот помогаю им и своему 18-летнему сыну. Его я родила на зоне, но не воспитывала, потому что мои родители его забрали после рождения. Родители верили, что я когда-нибудь брошу наркотики и это дает мне стимул.
Мы вместе с мужем снимаем квартиру. Он тоже с благополучной семьи. Когда мы с ним познакомились, оказалось, что наши родители друг друга знают. У меня отец кинорежиссер, а у него — народный актер.
Просыпаемся в 6:30, завтракаем и едем с мужем в больницу. Если раньше не платила за автобус, то сейчас вместе с метадоном у меня даже совесть появилась. Теперь стыдно не заплатить. После лечения мы работаем в поле, ходим по городу, ищем злачные места и начинаем проводить опросы и консультируем наркоманов. У меня каждый день очень насыщенный.
Думаю, что в 43 года не поздно выучиться на дизайнера. Родители с мужем меня в этом поддерживают. Сейчас я начала одеваться ярко и неординарно, как художник. Когда в зоне проводили конкурсы красоты, то я была ведущей, готовила костюмы, рисовала и участвовала в конкурсах.
— Как так получилось, что вы начали употреблять в 15 лет?
В 15 лет дружила с одним парнем, а в 16 вышла за него замуж. Он был старше меня на 10 лет и подсадил на наркотики. Нас тогда в школе не учили, что это плохо. Это сейчас наши дети знают, что это такое, а тогда это было модно. Все началось с курения анаши, а потом я перешла на тяжелые наркотики. Вот говорят воспитание-воспитание, но у меня в семье никто не курит, не пьет, все занимают должностные посты, сестренка родная заместитель акима города Алматы. Кто знал, что так со мной будет? Родителей винить тут не надо. Тем более нас было пятеро детей, они же не могут бросить их и спасать меня.
Сестры и братья всегда молча помогали мне и моему сыну, но со мной почти не разговаривали. Конечно, они меня не бросали. У меня есть младший брат, с которым у нас 14 лет разницы. Помню, когда сидела в тюрьме, то мама его брала с собой. Когда повзрослел, то возил меня на лечение, уговаривал бросить и бывало аж плакал.
Сейчас мы на тренингах вспоминаем свою старую жизнь и никто не хочет туда возвращаться. Поменялись взгляды и появился стимул к жизни. Депрессия бывает иногда, но мы общаемся с психологом и просим советы.
У меня изменился круг общения. У наркоманов все разговоры только о наркотиках, а мне это уже неинтересно. Многие думают, что лучше лечь в больницу и бросить, но наркоман, скорее всего, снова сорвется. А это программа действительно может помочь и о ней наркоманам должны рассказывать такие люди, как мы. Убеждать их, чтобы они избавились от зависимости и лечились от ВИЧ.
Благодаря этой программе я приобрела телефон, мессенджеры и другие блага. Мы друг друга в группе учили, как ими пользоваться. Сейчас хочу пойти учиться на дизайнера, но не собираюсь оставлять свою нынешнюю работу. Завтра мы с группой идем купаться на первомайский пруд. Последний раз ходили туда две недели назад, а до этого 20 лет уже не купалась и не загорала вовсе.
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
