Суинбике Сулейменова, 25 лет: операторка, художница, организатор фестиваля FEMAGORACA, инициативы FEMFILMCA и MEDIA Rights.
Kazfem устраивал тихий марш в этом году. В этот же день было открытие фестиваля гендерного равенства FEMAGORACA и я не могла участвовать в марше, но меня держали в курсе. Их цель была в том, чтобы пройти от нижней стороны Ташкентской до центра города. Чтобы обратить на себя внимание людей, которые никогда, возможно, не слышали о феминизме. Это должен был быть тихий марш — без транспарантов и лозунгов.
Потом мне стали приходить звонки и сообщения из полиции. В итоге участниц оповестили, что 15 омоновцев с автобусом будут поджидать феминисток на Панфилова, если они выйдут на марш. Оказалось, что переписка с обсуждением была прочитана кем-то.
— Сколько феминистских объединений существует на сегодня в Казахстане?
Очень много судя по группам на Facebook. ЛГБТ-группы я тоже к ним приравниваю. Не совсем давно появились такие инициативы, как «STOP SEXISM» и SVET.
— Какая твоя главная цель в борьбе за феминизм?
Перед встречей смотрела интервью американского писателя, который сказал, что без рабства Америка не стала бы таким политическим и капиталистическим лидером. С женщинами то же самое. Мой личный художественный лозунг — это деколонизировать женщину. Война с женщиной — это тоже война.
— Расскажи про своё понимание активизма?
Это большая и трудоемкая работа без оплаты. Лично я могу себе это позволить, потому что перевожу этот опыт в свою художественную сферу деятельности. Арт-активизм — это искусство, которое занимается угнетенными группами и защитой их прав.
Вместе с коллегой Аидой Исаханкызы мы создали инициативу MEDIA Rights. Всё началось с того, что Аида со своей коллегой победила ЭКСПО в суде, который длился два года. Были украдены их идеи и эскизы. На фоне конфликта родилась инициатива MEDIA Rights. У нас уже есть сайт и мы его скоро запустим. Хотим, чтобы художественный работник мог найти важные документы и ознакомиться со своими правами на нашем сайте, а не искать их где-то.
Арт-активизм, в первую очередь, должен помогать ущемленным. Но кто нам поможет, кроме нас самих? Подобная защита касается не только художников, но и представителей всего культурного кластера.
Чем больше государство ценит свою культуру, тем больше оно развивается. Например, есть экологическая осознанность, но нужна и культурная. Если задуматься, культуру люди потребляют в огромных количествах.
— Что происходило в рамках FEMFILMCA?
Инициатива существует с 2016 года. За время его существования прошел перфоманс «Terror of Love» и вышла первая часть документального сериала 0GENDER.
Для съемок второй части необходимо финансирование. Когда занимаешься активизмом, приходиться разговаривать с международными фондами. В этом году, например, работали с фондом Фридриха Эберта, чтобы провести фестиваль гендерного равенства.
Soft power — это искусство и культура, то есть инструменты влияния путем ненасилия. Кстати, о мягкой силе, с недавних пор начала заниматься написанием текстов в стиле рэп-панк. Мне очень нравятся смелые рэперы, как «Кровосток». Было бы здорово, если такое создала бы девушка, еще и на казахском языке.
Гетеронормативные мужчины иногда говорят, что я успокоюсь и следы активизма во мне улетучатся. Но я считаю, если женщина выберет семью, но сохранит важные для себя принципы, то она всё равно останется в этом. Она все равно будет распространять активизм вокруг себя. Как минимум, насилия в отношении себя не допустит.
— Что такое феминизм для тебя?
Феминизм — это движение за права человека. Также я проповедую понятие «нулевого гендера».
— Любое искусство связано с политикой?
Да, если художник говорит обратное, то он лукавит. В любом случае у человека есть фильтр — разделение добра и зла. Нужно видеть в себе этот фильтр, чтобы
работать с ним. В чем различие soft power от радикализма? Это более тактическая и стратегическая манера. Когда ты понимаешь, что у всего есть последствия. Но иногда бывают необходимы и радикальные меры.
Бейбарыс, 19 лет: программист, левый активист в клубе «Ресентимент»
Бейбарыс: Я родился в Алматы. С 17 лет являюсь участником фонда Эбби Хоффмана (ныне переименован в Ресентимент). Рос в казахской, традиционной и религиозной семье. Не учусь. Работаю программистом, так как после школы сразу пошел работать.
— Чем занимается ваш клуб?
Просвещением. Мы делаем упор на интеллектуальном самообразовании. Ведь мы живем в постсоветской стране, где левые идеи сильно дискредитированы. Люди считают, что коммунисты — это сталинисты, но это не так. Наша цель — донести левые идеи, которые распространены в Европе, Америке и по всему миру. Клуб во время собраний читает книги и организует открытые мероприятия (лекции и кинопоказы). У нас некоммерческая организация, которая выступает против финансирования извне. Опыт показывает, что любое финансирование наносит вред инициативе и платформа скатывается в либерализм.
У нас в группе представлен почти весь спектр левых идей: есть троцкисты, анархисты и марксисты. Нас объединяет главный лозунг: «Власть народу!». Хотим создавать низовые организации, профсоюзы и быть юридически подкованными, чтобы защищать права рабочих. Для нас важна не политическая революция, а социальная. Если участник клуба уезжает в другую страну, то он продолжает заниматься активистской деятельностью. Некоторые сейчас находятся в Германии, Англии и Грузии.
Также мы хорошо относимся к феминизму и ЛГБТ. Но не поддерживаем квир-теорию и считаем её антинаучной. В Бишкеке есть левая организация ШТАБ, которая поддерживают квир-коммунизм. Они говорят, что пол и гендер — это социальный конструкт, а мы заявляем, что пол — это еще и биологический конструкт. В будущем, сообщают они, не будет пола и гендера, соответственно не будет мужчин и женщин, но биологически обосновать свою теорию они никак не могут.
— Расскажи, что ты почувствовал, когда нашел единомышленников?
До фонда был абсолютным националистом, типа «қазақша сөйле» и всё такое. Тогда я читал книги и увлекся анархизмом. При советском союзе люди жили в хороших условиях, но без доступа к свободе. Если исключить государство, а экономическую составляющую оставить, то это и есть анархизм. Когда пришел впервые в фонд, мне показали библиотеку и я воочию увидел книги Кропоткина, Бакунина и Маркса. С той минуты решил, что буду с ними. Всегда хотел заниматься общественной деятельностью: анализировать, исследовать и писать.
Также многие участники проживали совместно в коммуне. Это было классное и безопасное пространство. Мы переехали оттуда, потому что были проблемы с хозяйкой, которая выселила нас всех перед Новым годом.
В коммуне жили 7-8 человек, но некоторые из них находились в разъездах, а еще были постоянные вписчики из других стран, которые постоянно сменялись. Например, завтра к нам в гости приезжают левые итальянцы — исследователи ЦА.
Нурбек — бывший житель коммуны
Всё вопросы решались на планерке. Деньги за аренду и продукты делились поровну, но если у кого-то их не оказывалось, то мы скидывались. Было правило: нельзя вести себя агрессивно в общем пространстве и заходить без разрешения в личные комнаты. Уборка тоже проводилась по расписанию.
Еду готовили тоже два раза в день по расписанию. До этого практически ничего не умел готовить, но в коммуне научился. Также в дом нельзя было приносить мясо. Общая еда готовилась по вегану — без молока и яиц. Нельзя играть на пианино в будние дни, а тусовки могли проводиться только в выходные. В пространстве был строгий запрет на национализм, исламизм и пропаганду традиционных ценностей.
— Как вы относитесь к оппозиции в Казахстане?
В Казахстане политики нет. Основная проблема заложена в нашей экономической политике и тут виноват не один человек, а целое государство. Люди не доверяют власти.
В школе нас всегда учили, что алашординцы молодцы. Моё мнение поменялось, когда прочел книгу Сакена Сейфуллина «Тар жол тайғақ кешу» (Тернистый путь), где он критикует их власть, будучи большевиком.
Считаю, что именно большевики предложили национальное самоопределение и национальную независимость, а Алаш-Орда поддержала белых. Букейханов был в числе конституционно-монархической партии кадетов. То есть представители Алаш-Орды были правыми по политической ориентации.
Заметил, что в книгах по истории Казахстана перестраивают факты. Например, коверкают цитаты Ленина.
Да, они поддерживали народные объединения, внесли литературный вклад и, как ни странно, выступали за женскую эмансипацию казашек. Есть роман «Бақытсыз Жамал» Мыржакыпа Дулатова, который посвящен эмансипации женщин. Это были довольно прогрессивные люди. Небо и земля по сравнению с националистами наших дней. Сейчас это какие-то «уятмены».
Еще пример, левые активисты «Қосшы Одағы» в 20-х годах строили школу и поддерживали казахский язык. Индустриализация прошлась болезненным путем, но неизвестно, где бы мы находились без неё. Сталинскую политику совсем не поддерживаю, но это не касается правления советов до 1926-1927 года, потому что тогда была произведена культурная революция и женская эмансипация. За два поколения казахи стали образованным, оседлым и грамотным народом, а через 30 лет была запущена первая ракета.
С другой стороны была диктатура, репрессия и шло подавление интеллигенции. Это можно объяснить термином «Термидор» — во время Французской революции этим понятием назвали вырождение революции. Тот момент, когда приходит Наполеон и объявляет себя императором. И в СССР пришел Сталин, который снова ввел чины, погоны и страна погрязла в бюрократизме. Совет народных комиссаров был переименован в Cовет народных министров тогда же.
Это нельзя назвать ни коммунизмом, ни социализмом, скорее бюрократическим аппаратом с социалистическими элементами. По Троцкому: «Деформированное рабочее государство». Советская власть была крайне противоречива, оттого и пала.
— Как ты видишь идеальное устройство общества?
Есть страна Рожава (самопровозглашённое федеративное образование на севере Сирии), которая преобразовалась в левое самоуправление. Там решения принимает совет, где выдвигаются два представителя — мужчина и женщина. В стране есть гендерный баланс, в их армии нет чинов, но есть выборные командиры. Они победили ИГИЛ (запрещенная в Казахстане организация) и захватили их столицу.
Идеальное общество — это самоуправление людей, без денег и государства. Это общество, в котором не будет семьи, а дети будут находятся в общественном воспитании. Будет свобода развития и государство не будет контролировать и следить за гражданами.
Карина, 19 лет: участница феминисткой инициативы «KazFem»:
Когда пришла в активизм мне было 16 лет. У меня складывалось мировоззрение и я начала задаваться вопросами о том, как устроен мир и человеческие отношения. Не видела отклика в своей среде на эти темы и начала искать людей и мероприятия в городе.
Однажды мне написала участница фонда Эбби Хоффмана (ныне Ресентимент) и кинула мне ссылку на презентацию «Юдоль» (первый в Казахстане фемзин). Не смогла прийти, но посетила чаепитие. Первое время было неловко, организаторы опаздывали, но потом они подтянулись и началось обсуждение. Атмосфера была академической. У всех был более высокий интеллектуальный уровень, чем у меня и я не чувствовала большой уверенности. На собраниях совместно с клубом начала читать книгу Харви Д. «Краткая история неолиберализма» и многое из книги было для меня в новинку. Переключилась на самостоятельное изучение и прокачалась в вопросах феминизма, философии и политэкономии марксизма.
Сергей, 32 года, IT-разработчик, активист клуба «Ресентимент»:
Сергей принципиально не выкладывает фотографии лица в открытом доступе и предпочитает анонимность в сети.
Чаепитие — это очень успешный формат для привлечения людей. Такой формат, как кинопоказ или лекция воспринимались людьми, как праздный досуг.
Уже пять лет состою в клубе. Большинство людей, которые состояли изначально, покинули Казахстан. В рамках клуба впервые посетил мероприятие, посвященное антифашизму и тогда же познакомился с ребятами.
Карина: На самом деле, интересно наблюдать, как менялся кружок. Изначально это было небольшое собрание единомышленников, которые встречались раз в неделю и что-то обсуждали. С начала публичных мероприятия число участников возросло, а старые при этом отошли от дел.
Сергей: Это была проблема пещеры и площади. Участники придерживались разных взглядов на способ распространения идей.
Карина: Других площадок для интеллектуальных пространств не осталось и не было места для политической полемики. А открытые мероприятия провоцировали культурный диалог в обществе, которого до этого не было. Это тоже важно.
Карина: Недовольство своей средой, образованием, медициной и тем, как живут окружающие меня люди. У меня не было больших денег, чтобы поступить в хороший вуз, а средний вуз — это потеря времени. Также я наблюдала в обществе повышенную консервативность. Если кто-то говорил о несправедливости и критиковал экономическую культуру, то он становился противным героем Достоевского, который неприятно жужжит над ухом.
Сергей: Не могу сказать, что пришел в активизм из-за социальных бед, плохой медицины или образования. Родители дали мне возможность выучиться и у меня было свободное время. Тогда как раз появился интернет, а значит доступ к альтернативным источникам информации.
Я учился на юридическом факультете в КазГЮИУ, ныне покойный Нарикбаев, развалил вуз и он теперь находится в Астане. Мне преподавали римское право, базовую дисциплину, на которой держится вся романо-германская правовая семья, а также изучал теорию государства и права. Сейчас здание бывшего университета — это бизнес-центр на Абая-Байзакова, а ведь раньше КазГЮИУ был одним из лучших вузов в постсоветском пространстве.
Мои сокурсники думали только о том, чтобы получить зачетку, потусить и попонтоваться новыми айфонами. Для меня это вылилось в бунт против общества потребления и рычагом к выходу к левым идеям. Тогда я и пришел к анархическим взглядам и даже создал сайт, где знакомился с людьми. Узнал, что в 90-х были ребята, которые увлекались левыми идеями, но кто-то из них спился или снаркоманился на тот момент. Кто-то подвергся репрессиям и покинул страну. На эту тему есть хорошая статья Андрея Гришина «Молодость гибнет на взлете».
— Общее ощущение от активизма?
Сергей: В целом упаднические. Очень тяжело совмещать активизм с основной работой. Нужно выделять на это время.
Карина: Нужны еще деньги из своего кармана, чтобы поддерживать инициативу.
Сергей: Бывает так, что ты вкладываешься, а должного фидбэка нет. Подобное расстраивает. Но есть другая сторона медали — это не работа и не обязанность. Это убеждения, без которых невозможно жить. Это даже немного религиозная вера.
— Карина, расскажи про группу KazFem?
Сергей: После выхода «Юдоль» пришло огромное количество людей и мы сильно удивились. Такого раньше не было.
Карина: Да, это было в апреле 2015 года. Когда KazFem начал делать публичные мероприятия, то туда приходили много людей. Сейчас я отошла от дел и в группе произошел небольшой упадок. После марша 8 марта в 2017 году менты крепко за нас взялись. Нас вызвали в акимат и попросили так больше не делать.
В этом году мы планировали провести тихий марш без лозунгов и транспарантов, но оказалось, что наша переписка читалась. 8 марта этого года к нашей участнице приехала полиция и сообщила, что феминисток ждет автобус с ОМОН-ом, если мы выйдем на марш.
Тиски всё больше сжимаются. Группа больше не может создавать медиа-акции, которые были очень успешны и вызвали большой отклик в СМИ. Но продолжение акций может негативно отразиться на нашем будущем. Сейчас я смотрю на это с опаской.
— Как повлияло участие в клубе непосредственно на ваши жизни?
Карина: Нашла в себе силы задуматься о своём образовании. Думаю поступить в зарубежный вуз и вложить свои знания в нашу культуру. Если бы не клуб, то сейчас я бы закончила Туран и работала фрилансером-переводчиком. Активизм дал мне понять осмысленность своего существования. Хочу, чтобы в Казахстане зародилась культура политически сознательного общества.
Сергей: Я не обвиняю людей, которые скатываются в мещанство, потому что у них нет другого выхода. Они поглощены рутиной и у них нет времени подумать о чем-либо другом, кроме как оплатить кредит, залить бензин в машину и купить сыну новую одежду.
Карина: Современная молодежь больше ценит такие развлечения, как выпить и потусить в клубе. Алматинская студенческая молодежь могла бы вникнуть в важные идеи и образовывать группы, но они предпочитают тратить молодость на прожигание жизни и получение ярких впечатлений.
Сергей: Я бы не сказал, что развлечение — это ужасно. Культура развлечений в Алматы сама по себе различна и многослойна. Кто-то поджигает машины, кто-то ходит в кино, а кто-то в клубы. Но у нас сложился узкий круг развлечений — попить пива в баре. Что может быть более скучным, чем это?
Это не дает времени для трезвости и развития. Люди заканчивают вузы, рожают детей и времени у них становится еще меньше. Потом они говорят, что социальные темы их не касаются.
Я ничем не отличаюсь от среднего работяги, кроме того, что у меня есть важные знания. И это огромная разница, которую внешне не заметишь.
Мнение редакции может не совпадать с мнением авторов
Фото: Ильяс Аубакиров, из открытых источников и личный архив героев
Получай актуальные подборки новостей, узнавай о самом интересном в Steppe (без спама, обещаем 😉)
(без спама, обещаем 😉)
